Один покойный остроумный автор [Шефтсбери] справедливо замечает, что различные секты, партии, фракции, каббалы людей в более крупных обществах все находятся под влиянием своего рода общественного духа; что какие-то благородные понятия общего блага, какие-то сильные дружелюбные склонности сначала порождают их, и побуждают людей одной и той же фракции или каббалы на самую бескорыстную взаимопомощь и поддержку, что все раздоры различных фракций и даже самые ожесточенные войны между ними вытекают из влияния общего патриотического духа ограниченной системы. Но одно несомненно, что люди очень мало обязаны тем, кто часто искусственно возбуждает и раздувает этот фракционный дух или делит их на несколько сект, защищающих совершенно пустячное дело. Товарищества, создаваемые для безвредной торговли или промышленности; каббалы для защиты свободы, от тирана; и даже объединения или клубы более низкого порядка, для наслаждения или совершенствования путем бесед, очень приятны и хороши. Но когда головы людей заполнены какими-то пустячными мнениями; когда хитроумные люди намеренно возбуждают в их умах какие-то необъяснимые понятия святости или религиозности догматов или обрядов, которые не усиливают нашей любви ни к богу, ни к своему собственному роду; когда разные фракции учат .смотреть друг на друга .как на ненавистных, презренных, нечестивых, из-за различия в догматах или мнениях, даже когда эти догматы, истинные они или ложные, вероятно, совершенно бесполезны общему благу; когда разжигаются самые бурные страсти вокруг этих пустяков и люди начинают ненавидеть друг друга за то, что само по себе не содержит зла, и любить фанатичных приверженцев своей собственной секты за то, что ни в коей мере, не является ценным, и, более того, даже за их ярость, бешенство и злобу в отношении противоборствующих сект (что все партии обычно называют рвением); тогда не удивительно, что наше моральное чувство значительно ослаблено, наши естественные понятия о добре и зле почти утрачены, а наше восхищение и любовь, так же как и презрение и ненависть, тем самым отвращены от своих естественных объектов.

Если есть такие счастливые смертные, которые никогда не слышали партийных догматов большинства наших сект или, если слышали, никогда не поддерживали ни одну из сект и относились ко всем одинаково безразлично, то они самым справедливым образом претендуют на то, чтобы их нрав был подлинно естественным и добрым, поскольку их характер никогда не портился из-за ненужных пустяков и они также не заразились никакой угрюмостью или затаенной злобой в отношении какой-либо части своего собственного рода. Если и есть какие-либо мнения, заслуживающие того, чтобы отстаивать их, то это те, которые дают нам прекрасные идеи божества и наших собратьев. Если какие-либо мнения заслуживают того, чтобы с ними боролись, то это такие, которые возбуждают в наших умах сомнения в доброте провидения или представляют наших собратьев низкими и эгоистичными, внушая нам злобные, коварные, хитрые выдумки вроде той, что наши самые великодушные действия целиком вытекают из эгоистических, соображений. Эта мудрая философия некоторых модернистов, следующих за Эпикуром, должно быть, не приносит ничего, кроме недовольства, подозрительности и ревности - состояния бесконечно худшего, чем любые маленькие временные обиды, которым мы можем быть подвержены из-за добродушной доверчивости. Но нужно благодарить доброго творца нашей природы за то, что, несмотря на такие мнения, сама наша природа склоняет нас к дружбе, вере и взаимному доверию.

Если бы мы могли свободно общаться с грабителями, которые показывают, что у них есть моральное чувство, проявляющееся в равном или пропорциональном разделе добычи и в вере друг в друга, мы обнаружили бы, что у них есть свои собственные возвышенные моральные идеи своей партии как великодушной, храброй, достойной доверия и даже честной; а те, которых мы называем честными и трудолюбивыми, по их мнению, являются низкими, эгоистичными, скупыми или расточительными, которым богатство досталось не по справедливости, и поэтому они найдут ему более полезное применение - обеспечивать жизнь более благородных людей, которые имеют такое же право жить, как и их соседи, являющиеся их открытыми врагам.

Более того, если послушать "рассуждения наших отъявленных дебоширов, наших самых беспутных повес, мы увидим, )что в их воображении их пороки окутаны некоей приятной оболочкой свободы, благородства, справедливого негодования против составителей искусственных правил, имеющих целью поработить людей и лишить их удовольствий.

Возможно, никогда никто не может долго следовать пороку и сохранять спокойствие духа, не прибегая к таким обманчивым иллюзиям морального блага и в то же время не обращая внимания на варварские и негуманные последствия своих действий. Представление о злобном негодяе вызывает слишком большой испуг, чтобы к нему вообще привык любой смертный. Отсюда мы обнаружим, что самые низкие действия прикрываются какими-либо терпимыми масками. Что другие называют скупостью, агенту представляется благоразумной заботой о семье или друзьях; обман - ловким поведением; злоба и мстительность - справедливым чувством чести и подтверждением нашего права на собственность или известность; огонь и меч и опустошение среди врагов - справедливой продуманной обороной нашей страны; преследование - ревностным стремлением к истине и вечному счастью людей, против которого выступают еретики. Во всех этих случаях люди обычно действуют под влиянием чувства добродетели, основанного на ложных мнениях и ошибочно направленной благожелательности; на ложных или пристрастных мнениях об общем благе и средствах его достижения; или на очень ограниченных, системах, образованных на основе подобных глупых суждений. Обычно не злорадный восторг при виде несчастья других и не злоба (вызывает те (преступления, которыми полна наша история, а неоправданный неразумный энтузиазм в отношения какого-либо рода ограниченной добродетели.