Однако в чем же заключается счастье, которым так усердно стараются услужить человеческому роду? Ведь в общественном сознании это слово связано с понятием, и я сам не знаю, какое общее всем чувство превращает это понятие в предмет стремлений всех, кто имеет общее с нами происхождение и сходное образование. Привыкнув с юных лет рассматривать состояние удовольствия и осознания приятных впечатлений как естественный удел человека или, другими словами, считать возможным, что существо, способное различать наслаждение и страдание, рождено только для наслаждения, мы постепенно создаем себе представление о том желательном образе жизни, при котором сумма приятных впечатлений не только превышает сумму неприятных, но сверх того, осуществляя смену приятных и разнообразных впечатлений, создает постоянно новое возбуждение и открывает в нас новые источники впечатлительности. Не удовлетвориться ли нам временно этим определением? Тогда, например, состояние английского арендатора можно было бы назвать счастьем, а состояние польского крепостного крестьянина - несчастьем. Английский фермер как человек зажиточный, пользующийся всеми обильными плодами своих тучных пашен и лугов, хорошо одетый, живущий в уютном, чистом доме с красивой обстановкой, вместе с тем, в отношении ума, чувства, принципов, рассудительности, знаний, одним словом, как человек в значительной мере заслуживает предпочтения. Он чувствует себя хорошо при всех обстоятельствах; и в этом приятном состоянии он всматривается в окружающий его мир, задает себе вопрос, кто он, откуда произошел и для какой цели существует; таким образом, он целесообразно развивает лучшую часть своего существа, разум, возвышающий его над всеми другими видимыми творениями природы, и начинает осознавать свое человеческое достоинство. Напротив, изнуренный раб сарматского дворянина живет в ветхой, пропахшей дымом, пустой хижине, одет в грязную овчину, почти съеден насекомыми, вечно в тяжелой работе при недостаточном, а иногда и нездоровом питании; он знает только животные аффекты, отдыхает, не мысля, от своего напряжения и умирает, не изведав более возвышенных наслаждений чувств, не испытав радостного сознания своих духовных сил и даже ничего об них не зная, обманным образом лишенный того, что составляет цель нашей земной жизни.

Если бы картина человеческого счастья, которую рисуют себе правители, была похожа на ту, которую мы здесь дали; если бы они при этом представляли себе человека в полном обладании своих физических и моральных сил и применяющего эти силы надлежащим образом; если бы они предоставили ему для удовлетворения потребностей как чувственный мир, так и мир идей, - то, бесспорно, при этих условиях старание правителей создать для миллионов или хотя бы тысяч людей, доверенных им провидением, такую жизнь, достойную их природы и назначения, явилось бы благороднейшим из всех отличий, возможных для разумного существа, возвышая его над другими ему подобными. Бесспорно, человечество, еще не достигшее совершеннолетия, могло бы считать себя счастливым на попечении таких более мудрых и лучших руководителей, которые могли бы и хотели бы помочь ему подняться до такой благотворной культуры и вести такой человеческий образ жизни.

Однако, как кажется, правители человеческого рода не так определяют его счастье. В частности, некоторые из них называют народы так, как в давние времена египетские жрецы называли афинян: вечные дети. В их понимании твердо решено, что уход за этими детьми, управление их делами, устройство большого хозяйства, совместное использование их сил, - все это не может быть предоставлено им самим; решено также, что они, ничего не зная о своем происхождении, должны полностью принимать на веру то, что их опекуны считают нужным им об этом сообщить, что они, наконец, могут быть счастливы, лишь поскольку они являются верующими и послушными. Одному только государю приличествуют по этой системе независимость, произвол, полная собственность и связанная с этим возможность применения всех его сил; массе остается узкий круг деятельности, в котором она движется по определенным законам, подобно машине, и постепенно привыкает считать своих руководителей и учителей существами высшего порядка, чудотворцами и богами.