Но когда человек строит целую философскую систему без всякого основополагающего принципа или же на непрочном основании, а потом, когда ему указывают на его ошибку и на связанные с нею затруднения, все же не устраняет ее, не пытается выйти из затруднений с помощью установленных им принципов и вообще не признает своего заблуждения, тогда мы вправе предположить, что он слишком влюблен в созданный им мир (ибо таковым является философская система) и вследствие этого не способен допустить возможность построения более совершенной теории. Наоборот, человек, не имеющий иной цели, кроме обнаружения и распространения истины, и не склонный довольствоваться фантазиями и предположениями, попав в подобное положение, не устыдился бы признать свою ошибку и исправить ее.

Теперь посмотрим, заслуживает ли Спиноза того обвинения, которое я выдвинул против него. Я постараюсь это обвинение подкрепить вескими доказательствами, а роль судьи предоставляю вам, невзирая на то что вы столь явно обнаруживаете свое пристрастие к этому философу. Мне нет надобности доказывать рьяному его поклоннику, что он признает во всей вселенной только одну субстанцию, иначе говоря, считает, что материей всех вещей во вселенной является единое связное бытие, повсюду однородное, хотя и многообразно изменяющееся, наделенное неизменными, существенными и неотделимыми от нее атрибутами. Главнейшими из этих атрибутов он считает протяжение и мышление, которые, по его мнению, вечны, как и субстанция, к которой они принадлежат. Вместе с тем он допускает бесчисленное множество и других атрибутов, назвать которые он не потрудился. Он нигде даже не намекнул, что одним из них является движение, а если бы он и сделал это, мы не поверили бы ему на слово, как не поверили бы и в том случае, если бы он стал это доказывать столь же убедительно, как свое положение о том, что каждая часть и частица материи всегда мыслит, - положение, противное разуму и опыту, которые в равной степени доказывают протяжение материи. Каково бы ни было мыслящее начало в животных, во всяком случае мышление не может осуществляться иначе как посредством мозга. Мы, люди, не сознаем в себе никаких мыслей, когда функции мозга приостанавливаются; мы знаем, что мыслим при помощи мозга, и только его одного; и мы не наблюдаем признаков мысли ни в чем, что лишено мозга, тогда как каждое существо, имеющее его, явно обнаруживает своими поступками некоторую степень мышления. Свои мысли относительно ухищрений Спинозы, пытающегося мнимыми доводами разума доказать то, что опровергается опытом, я, возможно, сообщу вам в другой раз. Сейчас в мое намерение входит не опровержение всех его заблуждений по порядку, а только раскрытие полной необоснованности всей его системы в целом, что позволит сразу выявить несостоятельность всего, что на ней построено.

Мы единодушно признаем, что постоянные изменения материи суть следствия движения, вызывающего бесчисленное множество разнообразных форм, сочетаний и чувственных качеств. Но мы должны проводить различие между пространственным движением (local motion) и движущей силой, или активностью (action), ибо пространственное движение есть только перемена в положении тела, т. е. последовательное приложение одного и того же тела к соответствующим частям некоторых других тел. Это движение не есть, стало быть, нечто отличное от самого тела, не есть какое-либо реальное бытие в природе, но только модус, или представление о положении тела, и следствие некоей силы, или активности, вне этого тела или в нем самом. Хотя обычные законы движения основаны лишь на наблюдении за пространственным движением (local motion) или на приблизительных вычислениях, выведенных из этих наблюдений, однако активность, или движущая сила, часто равным образом именуется движением, благодаря чему следствие смешивается с причиной, что и породило множество недоумений и нелепостей. Всякий, кто касается вопроса о многообразии материи, должен полагать причиною этого многообразия активность (иначе все его усилия будут напрасны), ибо, приняв эту причину, мы можем легко объяснить пространственное движение как ее следствие, в противном же случае оно необъяснимо. Математики обыкновенно принимают движущую силу за нечто данное и рассуждают о пространственном движении, как они его находят, не слишком задумываясь о его происхождении, но философы поступают или, лучше сказать, должны поступать иначе.

Поэтому всякий, кто пытается объяснить первыми причинами происхождение мира, его нынешний механизм и различные состояния материи, должен начать с первопричин движения, ибо в голом понятии протяжения не заключается никаких признаков разнообразия и никаких причин изменяемости. И раз очевидно, что только активность способна производить изменения в протяжении, эта активность, или начало движения, должна быть хорошо выяснена и установлена, иначе вся система вскоре окажется несостоятельной. Если рассматривать активность как нечто само собой разумеющееся, система будет только гипотезой; если же ее доказать и разъяснить, тогда можно надеяться достигнуть большей достоверности в натурфилософии, чем это было до сих пор. Таким образом, недостаточно исходить в своих построениях из понятия пространственного движения, которое, как мы показали выше, есть только следствие активности, как и прочие явления природы, например покой, ныне всеми признаваемый не за нечто отрицательное, не за состояние абсолютного бездействия, поскольку для удержания тел в состоянии покоя требуется столько же силы, сколько и для приведения их в движение. Пространственное движение и покой суть, следовательно, только относительные термины, преходящие модусы, а не положительные реальности.