- Относительно природы философов

надо согласиться, что их страстно влечёт к познанию, приоткрывающему им вечно сущее и не изменяемое возникновением и уничтожением бытие, о котором мы говорили.

- Да, с этим надо согласиться.

- И надо сказать, что они стремятся ко всему бытию в целом, не упуская из виду, насколько это от них зависит, ни одной его части, ни малой, ни большой, ни менее, ни более ценной, то есть поступают так, как мы это раньше видели на примере людей честолюбивых и влюбчивых.

- Ты нрав.

- Посмотри вслед за этим, необходимо ли людям, которые должны стать такими, как мы говорим, иметь, кроме того, в своем характере еще и следующее...

- Что именно?

- Правдивость, решительное неприятие какой бы то ни было лжи, ненависть к ней и любовь к истине.

- Естественно, им необходимо это иметь.

- Не только, друг мой, естественно, но и во всех отношениях неизбежно любой человек, если оп в силу своей природы охвачен страстным стремлением, ценит всё, что сродни и близко предмету его любви.

- Верно.

- А найдешь ли ты что-либо более близкое мудрости, чем истина?

- То есть как?

- Разве может один и тот же человек любить и мудрость, и ложь?

- Ни в коем случае.

- Значит, тот, кто действительно любознателен, должен сразу же, с юных лет изо всех сил стремиться к истине?

- Да, это стремление должно быть совершенным.

- Но когда у человека его вожделения резко клонятся к чему-нибудь одному, мы знаем, что от этого они слабеют в отношении всего остального - словно поток, отведенный в сторону.

- И что же?

- У кого они устремлены на приобретение знаний и подобные вещи, это, думаю я, доставляет удовольствие его душе, как таковой, телесные же удовольствия для него пропадают, если он не притворно, а подлинно философ.