Орангутанг по своему внешнему виду и внутреннему строению похож на человека. Мозг его имеет ту же форму, что и человеческий; у него широкая грудь, плоские плечи, лицо напоминает человеческое, и черепная коробка тоже сложена почти как у человека; и сердце, легкие, печень, селезенка, желудок, кишечник - все у него, как у человека. Тайзон перечисляет сорок восемь моментов, в которых орангутанг сходен с человеком и отличен от обезьян; и его умения и даже его пороки и благоглупости, а также и менструации - все определяет сходство его с человеком.

Конечно же, и в восприятии орангутанга, и в проявлениях его души должно быть некое подобие человеку, и если философы ставят его ниже мелких животных, возводящих свои искусные постройки, то, как мне кажется, они ошибаются в выборе меры для сравнения. Бобр строит, следуя инстинкту; вся машина его тела предназначена для этой работы, а ничего другого он не умеет, он не способен общаться с людьми, не способен разделять наши мысли и чувства. А у обезьяны нет уже всецело определенного инстинкта, и способность мышления ее достигает уже рубежей разума - жалких рубежей подражательства. Обезьяна всему подражает - выходит, мозг ее способен тысячекратно комбинировать чувственные представления; ни одно животное этого не может: ни мудрый слон, ни ученая собака; в обезьяне заложено желание совершенствоваться. Однако на это-то она как раз и не способна, двери закрыты перед нею, мозг не способен овладеть связью чужих представлений, не способен, так сказать, сделать своим достоянием то, чему животное подражает. Самке, которую описывает Боэций, свойственна была стыдливость, и она прикрывалась рукой, когда входил кто-нибудь посторонний; она вздыхала, плакала, совершала поступки совсем как человек. Обезьяны, которых описывает Беттель, совместно охотятся, вооружившись палками, и прогоняют прочь слонов, нападают на негров и усаживаются вокруг костра, но не умеют поддерживать огонь. Обезьяна, о которой рассказывает Делябросс, усаживалась за стол, пользовалась вилкой и ножом, сердилась, печалилась и вообще выражала все человеческие аффекты. Как внешне, так и в душе обезьяны - человекоподобные существа; это доказывается тем, как любит своих детенышей обезьяна, как воспитывает она их, как приучает ко всем уловкам и проказам обезьяньего племени, какой порядок поддерживают обезьяны в своей обезьяньей республике и во время странствий, как наказывают эти граждане своих государственных преступников; это доказывается и хитростью, и злобой обезьян, что кажется нам забавным, и целым рядом других столь же несомненных черт их характера. Бюффон без пользы растрачивает свое красноречие, пытаясь оспорить подобие внешней и внутренней организации у этих животных; им же самим собранные факты его и опровергают, а подобие внутреннего и внешнего органического строения можно проследить во всех живых организмах, если только верно определить сам принцип подобия.

Итак, чего же недоставало человекоподобному существу, почему же стала обезьяна человеком? Может быть, не хватало ей только языка? Но ведь не раз делали попытки обучить обезьяну языку, и если бы эти существа, всему подражающие, способны были говорить, то, конечно же, они начали бы с того, что передразнивали бы говорящих людей и не стали бы дожидаться особых указаний. Значит все дело в их органах речи? Но и это не так; хотя обезьяны и постигают содержание сказанного, но ни одна обезьяна, как бы ни размахивала она руками, еще не научилась разговаривать со своим господином с помощью мимики и рассуждать по-человечески с помощью жестов. Итак, ясно, что дело в чем-то совсем ином, - двери, ведущие к человеческому разуму, закрыты перед этим печальным образом, и, быть может, живет в нем темное чувство близости дверей - и невозможности проникнуть внутрь.

Но что же так мешает обезьяне? Странно, но, согласно анатомическим данным, все зависит от положения тела. Обезьяна ближе своих собратьев к человеку, потому что сложена так, что может ходить прямо, но все же сложена она не совсем так, и это малое различие отнимает у нее все. Посмотрим на обезьяну, и сама природа укажет нам пути, где искать самые первые проявления начал человеческого достоинства.