Вы знаете, что мы довольно долго говорили о морали и религии. А среди самых различных мнений, которые высказывали и поддерживали в споре разные стороны, то одна, то другая сторона с большой готовностью апеллировала к здравому, всем нам данному, смыслу. И каждый допускал, чтобы другие взывали к здравому смыслу, и каждый был готов подвергнуться такому испытанию. Однако всякий был уверен, что этот здравый и всем нам данный смысл покажет правоту его мнения. Но когда результат был сопоставлен и все дело рассмотрено открытым судом, то оказалось, что ни к какому окончательному суждению прийти нельзя. Стороны, правда, далеко не потеряли своей готовности взывать к здравому смыслу при первом же удобном случае. Никто бы не стал подвергать авторитет суда сомнению, однако один господин, тонкий ум которого выше всяких подозрений, выразил пожелание, чтобы ему объяснили, что же это такое, этот здравый и всем нам данный смысл:

- Если бы под словом "смысл" мы разумели мнение и суждение, а под "здравостью" суждение всего человечества или его значительной части, то трудно было бы обнаружить, - так сказал он, - в чем же заключается предмет здравого смысла. Ибо то, что отвечает смыслу одной части человечества, противоречит чувству и смыслу другой. А если бы большинству надлежало определять, что такое здравый смысл, то его понятие менялось бы вместе с людьми. То, что сегодня здравый смысл, завтра станет ему противно.

- Но, несмотря на разность суждений людей о различных предметах, есть ведь такие вещи, в которых, надо полагать, все они сходятся и у всех - одни и те же мысли?

- Но остается вопрос,-где эти вещи? Ведь все более или менее значительное, нужно полагать, можно отнести к религии, политике или морали.

О различиях религий нет причины говорить, ибо они всем прекрасно известны и, в частности, христианами весьма чувствительно переживаются между собою. Христиане уже поэкспериментировали друг над другом - каждая сторона в свою очередь. И в опытах таких не было недостатка, о какой бы секте ни шла речь. Которой ни случалось прийти к власти, она не теряла времени даром и пускала в ход все средства, чтобы свое особое чувство и смысл превратить во всеобщие. И все напрасно. Этот здравый и всеобщий смысл одинаково трудно было сделать кафолическим и православным. Что для одних было непостижимой тайной - для других было легче легкого для понимания. Что для одних-нелепость, для других - доказательство.

Тот же вопрос и в политике,-какой смысл или чей смысл считать общим и здравым? Если бы было ясно, что британский или голландский, то тогда турецкий и французский был бы ложен. И какой бы несообразностью ни казалось пассивное послушание, мы, должно быть, обнаружили бы, что это и есть здравый и общий смысл большей части людей, живущих среди нас, большей части Европы и, может быть, большей части целого мира.

А что касается морали,-тут расхождения еще значительнее, если только это возможно. Ибо, оставляя без рассмотрения мнения и обычаи многих варварских и некультурных наций, мы видели, что даже те немногие, которые достигли более зрелой культуры в философии, совершенно не могли договориться об одной и той же системе или признать одни и те же моральные начала, А некоторые из наших хваленых современных философов прямо заявили нам, что у добродетели и закона в конце концов нет никакого иного закона или меры, кроме простой привычки и моды.

Быть может, несправедливо было бы со стороны наших друзей, если бы только с более серьезными предметами они обращались подобным образом и терпели бы, чтобы более легковесные ускользали от них. Ведь если брать более веселую часть нашей жизни, то глупости наши и важны и в большинстве случаев серьезны. И ошибка наша в том, что мы со своим смехом проходим только полпути. Мы осмеиваем ложную серьезность,-а ложная шутливость проходит нетронутой и делается таким же распространенным обманом. Все наши развлечения, игры и забавы делаются торжественными и важными. Мы мечтаем о счастье, о развлечениях, о владении тем, о чем у нас нет ни разумения, ни достоверного знания, и все-таки мы гонимся за всем этим, словно это - самые известные и самые очевидные вещи в целом мире. Нет ничего глупее и обманчивее половинчатого скептицизма. Ибо пока сомнение прилагается только к одной стороне, на другой тем сильнее растет достоверность. Одна сторона глупости кажется смехотворной, а другая все более раздувается и все больше лжет.

Но совсем иное дело - наши друзья. Они, казалось, были лучшими критиками, были находчивее и справедливее, когда в присущей им манере подвергали сомнению общепринятые мнения и обнаруживали смешное в вещах, А если вы позволите мне продолжать в том духе, что и они, то я рискну довести до конца один эксперимент: я постараюсь установить, какое достоверное знание о вещах или какая уверенность в вещах может быть вновь обретена, если идти тем самым путем, на котором, как думали вы, будет утрачена всякая достоверность и воцарится беспредельный скептицизм.