Ньютон был глубоко убежден в существовании бога и разумел под этим словом не только бесконечное бытие, всемогущее, вечное и созидающее, но и господина, установившего определенное отношение между собой и своими творениями: ведь без этого отношения познание бога было бы всего-навсего бесплодной идеей, которая, казалось бы, из-за надежды на безнаказанность, должна толкать на преступление любого мыслящего человека, рожденного порочным.

Итак, этот великий философ в конце своих "Основ" сделал оригинальное замечание, а именно он отметил, что никто не говорит мой вечный, мой бесконечный, ибо эти атрибуты не имеют никакого отношения к нашей природе, но говорят мой бог, под каковым выражением следует понимать господина и хранителя нашей жизни и объект наших размышлений. Я припоминаю, что во время многочисленных моих бесед в 1726 году с доктором Кларком философ этот ни разу не произнес имени бога иначе чем с видом сосредоточенности и весьма заметного почтения.

Я признался ему в том, что это произвело на меня известное впечатление, он же мне отвечал, что незаметно для себя перенял эту привычку от Ньютона и что она действительно должна стать обычаем всех людей.

Вся философия Ньютона необходимо подводит к познанию верховного бытия, всё сотворившего и упорядочившего по своему произволу. Ибо если, согласно Ньютону (и в соответствии с разумом), мир конечен, если существует пустое пространство, значит, материя существует не необходимо и получила свое существование от произвольной причины. Если материя испытывает тяготение, как он это доказал, то происходит это не в силу ее природы - так, например, как она является в силу своей природы протяженной, - но потому, что она получила силу тяготения от бога. Если растения развиваются в том или ином направлении в свободном пространстве, значит, рука их создателя направила их развитие в данную сторону с абсолютной свободой.

Это вовсе не значит, что так называемые физические принципы Декарта таким же образом подводят ум к познанию своего Творца. Богу не угодно, чтобы я путем страшной клеветы обвинил этого великого человека в презрении к тому самому верховному разуму, коему он стольким был обязан и который поставил его выше почти всех людей его века! Замечу только, что. характерные для него некоторые случаи злоупотребления своим разумом подвели его учеников к тем безднам, от которых сам их наставник был очень далек; я утверждаю, что Декартова система породила систему Спинозы; я говорю, что знал многих, кого картезианство заставило не признавать иного бога, кроме необъятности вещей, и, наоборот, я не видел ни одного ньютонианца, который не был бы теистом в самом строгом смысле этого слова.

С того момента, как приходят вместе с Декартом к убеждению в невозможности существования конечного мира и в том, что движение постоянно сохраняет свое количество, с того момента, как осмеливаются заявить: дайте мне материю и движение, и я сотворю мир, - с этого момента, как необходимо признать, подобные идеи исключают, по-видимому, в силу весьма точных следствий, идею единственного бесконечного бытия, единственного творца движения, единственного создателя устройства субстанций.

Быть может, многие выразят здесь удивление по поводу того, что из всех доказательств существования бога доказательство, основанное на конечных причинах, было в глазах Ньютона наиболее веским. Замысел, или, точнее, бесконечно разнообразное число замыслов, проблескивающих как в самых обширных, так и в самых ничтожных частицах Вселенной, дают наглядное доказательство, в силу своей ощутимости почти презираемое некоторыми философами; словом, Ньютон считал, что эти бесчисленные взаимосвязи, замечаемые им в большей степени, чем другими, были творением безгранично искусного мастера.

Он не придавал большого значения великому доказательству, вытекающему из факта преемственности живых существ. Обычно говорят, что, если бы люди, животные и растения - всё, из чего состоит мир, - существовали извечно, мы вынуждены были бы допустить беспричинный ряд поколений. Существа эти, как притом замечают, не имели бы тогда первопричины своего существования: не было бы внешней его причины, ибо, согласно предположению, их воспроизводство из поколения в поколение не имело бы никакого начала; не было бы и внутренней его причины, ибо ни одно из этих существ не может существовать само по себе. Итак, все было бы следствием, и ничто - причиной.

Ньютон находил, что аргумент этот основан на двусмысленности понятий поколения и существа, созданные друг другом, ибо атеисты, допускающие заполненное пространство, отвечают, что, собственно говоря, не существует никаких поколений, никаких сотворенных существ и никаких разнообразных субстанций. Вселенная - единое целое, необходимо существующее и непрестанно развивающееся; это - единое бытие, природа которого обусловливает неизменность его субстанции и бесконечную изменчивость его акциденций; таким образом, аргумент, основанный исключительно на последовательной преемственности существ, возможно, окажется неубедительным для атеиста, отрицающего множественность существ. Атеист призовет себе на помощь древние аксиомы, гласящие, что ничто не рождается из ничего, что одна субстанция не может порождать другую, что все сущее вечно и необходимо. Поэтому с ним надо сражаться иным оружием; ему надо дать понять, что материя сама по себе не может иметь никакого движения, что, если бы она имела сама по себе хоть малейшее движение, это движение было бы ей внутренне присуще, а в этом случае наличие в ней покоя оказалось бы противоречием. Но если атеист па это отвечает, что ни одна вещь не находится в покое, что покой - фикция, идея, несовместимая с природой вселенной, что безгранично тонкая материя вечно циркулирует во всех телесных порах, если он утверждает, что в природе движущие силы постоянно уравновешены и такое постоянное равновесие сил, по-видимому, доказывает необходимость движения, - и в этом случае надо также прибегнуть к иному оружию против него, пусть это и вынудит его к продолжению борьбы; одним словом, я не знаю, существует ли какое-либо более разительное метафизическое доказательство, чем это, - такое, которое больше убеждало бы человека, чем великолепный порядок, царящий в мире; не знаю, существовал ли когда-либо более прекрасный аргумент, чем стих: Coeli enarrant gloriam Dei^*. Итак, вы видите, что Ньютон не приводит никакого иного аргумента в конце своей "Оптики" и своих "Принципов". Он не усматривал более убедительного и более прекрасного рассуждения в пользу божества, нежели рассуждение Платона, вкладывающего в уста одного из участников диалога следующие слова: вы решаете, что я обладаю разумной душой, потому что замечаете упорядоченность моих слов и действий; судите же на основе порядка, царящего в этом мире, о существовании верховной разумной души.

^* "Небеса повествуют о славе Божьей" (лат.).