Я призываю судить об этом всех, кто поймет следующие слова: "Erat in еa sententia de communitate universalium, ut eandem essentialiter rem totam simul singulis suis inesse obstrueret individuis, quorum quidem nulla esset in essentia diversitas, sed sola multi-tudine accidentium varietas". ("В этом суждении о связи универсалий содержится мысль, существенно добавляющая, что одной и той же вещи в целом присущи свои отдельные неделимые качества, разница между которыми состоит в сущности только в количестве акциденций".)

Скотисты с их universale formale a parte rei [универсалиями, из которых состоят вещи] или unitas formalis a parte rei [единым началом вещей] были недалеки от этого воззрения. Я утверждаю, что спинозизм есть лишь развитие этого учения, ибо, по учению последователей Скота, природа универсалий нераздельна, одна и та же в каждом из индивидуумов: человеческая природа Пьера та же, что и человеческая природа Поля. На каком основании они это утверждают? На том, что один и тот же атрибут человека, соответствующий Пьеру, соответствует, также Полю. В этом как раз и состоит иллюзия спинозистов. Атрибут, говорят они, не отличается от субстанции, которой он соответствует; таким образом, всюду, где имеется тот же атрибут, имеется та же самая субстанция; следовательно, поскольку тот же самый атрибут находится во всех субстанциях, все они суть лишь одна-единственная субстанция. Таким образом, существует лишь одна субстанция во всей Вселенной, а все разнообразие, которое мы видим в мире, - это лишь различные модификации одной и той же единственной субстанции. Противник Абеляра не мог против этого ничего убедительного возразить. И я не вижу, что мог бы возразить Спинозе ничего, не изменивший в учении Скота францисканец Фрассен, хотя он и владел философскими познаниями, просветившими этот век. Но прочим схоластам, чтобы полностью опровергнуть эту вредную систему, нужно было лишь установить различие между idem numero [тем же самым] и idem specie [тем же самым по виду] или similitudine [подобным]. Пьер и Поль не обладают ни той же самой природой, ни тем же самым атрибутом, если под выражением то же самое вы понимаете нечто иное, чем под выражением подобное.

Пьер Абеляр решил писать на эту тему по следующему поводу. Ученики потребовали от него каких-нибудь философских обоснований для объяснения этого таинства. Слова они не ценили, а предпочитали мысли и громко заявляли, что нельзя верить тому, чего не понимаешь; это не что иное, как насмешка над людьми, - проповедовать им нечто необъяснимое; это одинаково смешно и для тех, кто говорит, и для тех, кто слушает...

В ответ на это Абеляр принялся объяснять им единство бога посредством сравнений, почерпнутых из мирских дел. Паскье обвиняет Абеляра, [отстаивавшего взгляд], что нельзя верить тому, чего не понимаешь, и добавляет, что ради красного словца Абеляр готов был разрушить главное основание нашей веры. Не стану спрашивать этого критика, откуда он взял, будто учитель одобряет все выдумки своих учеников, если он к тому же принял все доступные ему меры, чтобы предупредить вредные последствия этих выдумок. Вполне вероятно, что Абеляр находил положения, которые он приписывает своим слушателям, довольно разумными; но не следует обосновывать такую вероятность отрывком, который цитирует Паскье. Лучше ее обосновывать следующими словами святого Бернара: "Quid magis contra fidem quam credere nolle quidquid non possis ratione attingere? denique exponere volens (Abaelardus) illud sapientis, qui credit cito, levis est corde: cito credere est, inquit, adhibere fidem ante rationem" ("Что может быть более противно вере в то, чего нельзя постигнуть разумом? Стремясь показать мудреца, который с легким сердцем может быстро уверовать, Абеляр говорит следующее: " Быстро уверовать - значит предпочесть веру разуму" ").

Трактат, написанный Абеляром на эту тему, понравился чрезвычайно всем, за исключением его коллег по профессии, т. е. профессоров богословия. Обозленные тем, что другой нашел освещение и объяснение, какие они не могли найти, они подняли крик, что он еретик, и устроили такой шум, что народ едва не побил Абеляра камнями...

АВГУСТИН - святой, один из самых знаменитых отцов церкви. Родился в Тагасте, в Африке, 13 ноября 354 г... Соборы и папы, одобрив учение святого Августина о благодати, весьма способствовали его славе. Если бы не эта слава Августина, молинисты в наше время высоко подняли бы знамя борьбы против него и уничтожили бы его авторитет. Мы показали в другом месте, что вся их политика не помогла им сохранить видимость, что они не нападают на Августина, и косвенно они ему наносят сильные удары. Несомненно, что обязательство чтить систему взглядов святого Августина, взятое на себя римской церковью, создает ей затруднения, во многом ставящие ее в смешное положение. Арминианцы, не вынужденные соблюдать такие предосторожности, искренне выражают свое отношение к этому отцу церкви. Хотя один французский ученый и прибегает к почтительным выражениям в отношении этого отца церкви, но из его слов вполне понятно, что он всем своим существом презирает комментарии святого Августина на Писание. Г-н Клод, порицающий этого отца церкви за то, что он одобрительно относился к применению уголовных наказаний за те или иные религиозные взгляды, сам подвергся бы суровому осуждению, если бы прожил еще три или четыре года...

Для всякого человека, исследующего вещи без предрассудков, настолько очевидно, что учение святого Августина и учение Янсена, епископа Ипрского, представляют собой одну и ту же доктрину, что невозможно без возмущения взирать на то, как римский двор похваляется и тем, что он осудил Янсена, и тем, что, несмотря на это, он хранит якобы славу святого Августина. Это совершенно несовместимые вещи. Более того, Тридентский собор, осудив учение Кальвина о свободе воли, тем самым с необходимостью осудил и учение святого Августина... Физическое предопределение томистов, необходимость у святого Августина, необходимость у янсенистов и Кальвина - все это в сущности одно и то же, и тем не менее томисты открещиваются от янсенистов, а те и другие считают, что когда их обвиняют в проповеди учения, совпадающего с учением Кальвина, то на них клевещут. Если бы человеку разрешалось судить о мыслях его ближних, то возник бы большой соблазн сказать, что теологи здесь оказываются великими комедиантами, ведь они знают, что либо Тридентский собор осудил лишь химеру, никогда и в голову не приходившую кальвинистам, либо он осудил святого Августина и физическое предопределение... Есть люди, для которых великим счастьем является то, что народ вовсе не озабочен тем, чтобы дать себе отчет относительно [их] учения. Да он и не в силах это сделать. В противном случае народ чаще возмущался бы против теологов, чем против вымогателей. Он сказал бы теологам: если вы сами не знаете, что обманываете нас, ваша тупость заслуживает того, чтобы вас отправили пахать землю; а если вы это знаете, то ваша злоба заслуживает того, чтобы вас посадили в тюрьму на хлеб и воду. Но бояться нечего, народы требуют лишь того, чтобы их вели по привычному пути. А если бы они потребовали большего, они не смогли бы разобраться в споре. Их дела не позволяют им приобрести большие познания [необходимые для теоретических споров].