Если бы я захотел привести в систему некоторую область знания, все частности которой я исследовал, мне необходимо было бы лишь установить отношения между ее различными частями и отметить среди них отношения, где части находились бы в столь тесной связи, что, зная первые части, можно было бы объяснить все остальные. В этом случае я имел бы в своем распоряжении принципы, применение которых было бы настолько определенным, что их нельзя было бы ни ограничить, ни распространить на случаи другого рода. Но если хотят построить систему, относящуюся к области знания, все частности которой совершенно неизвестны, то как установить область применимости (l'e tendue) принципов? И раз принципы системы нечетки, то каким образом употребляемые при изложении ее термины могут обладать какой-либо точностью? Если, однако, под влиянием предубеждения, будто я могу приобрести познания лишь таким путем, я посвящу себя этому целиком; если я начну нагромождать принципы на принципы и стану делать выводы из выводов, то вскоре, обманывая самого себя, я начну восхищаться плодотворностью этого метода и стану поздравлять себя с мнимыми открытиями; я не усомнюсь ни на минуту в основательности своей системы, принципы которой покажутся мне естественными, термины - простыми, ясными и точными, а выводы - совершенно правильными. Таким образом, первое злоупотребление системами, являющееся источником многих других, заключается в том, что мы полагаем, будто приобретаем настоящие познания, в то время как наши мысли вращаются лишь вокруг слов, не имеющих никакого определенного смысла.

Мало того, обманутые легкостью и плодотворностью этого метода, мы не думаем о том, чтобы подвергнуть анализу принципы, на которых мы строили свои рассуждения. Наоборот, глубоко убежденные в том, что они являются источником всех наших знаний, мы тем менее сомневаемся в них, чем больше их применяем. Осмелившись усомниться в них, на какую истину могли бы мы претендовать? Вот что утвердило ту странную максиму, что принципы нельзя подвергать сомнению, - максиму тем более вредную, что нет того заблуждения, к которому она не могла бы привести.