Но по этой гипотезе, которую разделяли Вергилий и все эпикурейцы и которую на первый взгляд подтверждает история полипов, движения, происходящие после смерти субъекта, которому они присущи, происходят от "остатка души", который сохраняется еще в сокращающихся частицах тела, не возбуждаемых уже более кровью и животными духами. Из этого можно видеть, что эти авторы, серьезные произведения которых могут, разумеется, затмить все философские басни, совершают ту же ошибку, и которую впали то, кто признает за материей способность мыслить. Я хочу сказать, что тут дело просто в неясных и запутанных, не имеющих смысла выражениях. В самом деле, что такое этот "остаток души", как не движущая сила лейбницианцев, плохо определенная этим новым выражением и которую, между прочим, правильно предугадывал Перро (см. его "Трактат о механизме животных").

В настоящее время, когда ясно доказано, что вопреки всем картезианцам, последователям Шталя и Мальбранша, и теологам, не достойным даже упоминания, материя движется сама собой не только тогда, когда она организована, пример чего мы видим в живом сердце, но даже и тогда, когда эта организация уничтожена, пытливый ум человека стремится узнать, каким образом тело только потому, что с самого своего появления на свет оно наделено дыханием жизни, получает впоследствии способность чувствовать и наконец мыслить. И, боже, сколько усилий было затрачено некоторыми философами для достижения этой цели и сколько галиматьи я имел терпение прочитать на эту тему!

Опыт доказывает нам только то, что, пока движение существует, как бы незначительно оно ни было, в одном или нескольких волокнах, достаточно только уколоть их, чтобы возбудить снова и оживить почти угасшее движение, как это мы видели во множестве опытов, которыми я хотел подорвать все эти системы. Итак, можно считать установленным, что движение и чувство взаимно возбуждают друг друга как в целых телах, так даже и в телах, строение которых разрушено, но говоря уже о некоторых растениях, у которых обнаруживается, по-видимому, такая же связь между чувством и движением.

Более того. Сколько выдающихся философов доказали, что мысль представляет собой только способность чувствовать и что мыслящая душа есть не что иное, как чувствующая душа, устремленная на созерцание идеи и на рассуждение. Это можно доказать тем, что, когда угасает чувство, вместе с ним угасает также и мысль, как это бывает в состоянии апоплексии, летаргии, каталепсии и т. д. Ибо нелепо утверждать, что душа продолжает мыслить и при болезнях, сопряженных с бессознательным состоянием, и что она только не в состоянии вспомнить эти свои идеи, которыми она обладала.

Было бы напрасной тратой времени доискиваться сущности механизма движения. Природа движения нам столь же неизвестна, как и природа материи. Единственное средство открыть, как оно в ней происходит, - это воскресить вместе с автором "Истории души" древнюю и невразумительную теорию о субстанциальных формах. Но я не более огорчаюсь своему незнанию того, каким образом инертная и первичная материя становится активной и наделенной органами, чем тому, что не могу смотреть на солнце без помощи цветного стекла. Столь же спокойно я отношусь и к другим непонятным чудесам природы, например к появлению чувства и мысли у существа, которое раньше нашему ограниченному зрению представлялось в виде комочка грязи.

Пусть только признают вместе со мной, что организованная материя наделена началом движения, которое одно только и отличает ее от неорганизованной (а разве можно опровергнуть это бесспорное наблюдение?), и что все различия животных, как это я уже достаточно доказал, зависят от разнообразия их организации, - и этого будет достаточно для разрешения загадки различных субстанций и человека. Очевидно, во Вселенной существует всего одна только субстанция и человек является самым совершенным ее проявлением. Он относится к обезьяне и к другим умственно развитым животным, как планетные часы Гюйгенса к часам императора Юлиана. Если для отметки движения планет понадобилось больше инструментов, колес и пружин, чем для отметки или указания времени на часах, если Вокансону потребовалось больше искусства для создания своего "флейтиста", чем для своей "утки", то его потребовалось бы еще больше для создания "говорящей машины"; теперь уже нельзя более считать эту идею невыполнимой, в особенности для рук какого-нибудь нового Прометея.