Лишь когда душа лишится собственной сущности и сущностью ее станет Бог, увидит, познает, постигнет она Бога Самим Богом. ''Мы должны - так говорит великий мудрец - познавать и постигать Бога собственным Его существом и так постичь, чтобы это постигал действительно Он. Тогда душа- равно и познающее, и познаваемое! Но как душа одновременно поймет и будет понята, этого никто не может понять здесь, во времени, и собственным умом, ибо для этого он должен быть весь погружен в себя, в чистое созерцание природы Бога, куда сотворенный ум не проникал никогда. Ибо говорит душа: "Тому нужен мой почин", кто никогда не был любим, и сам не любил никогда".

Вот что под этим разумеется. Когда душа изо всех сил старается подняться сама над собой, чтоб любя приблизиться к высшему благу, тогда должна она испытать, что не в состоянии достичь божественного "Нечто", как бы ни старалась. Тогда опять спускается она и погружается в себя самое. Таким образом недосягаемое божественное "Нечто" остается нелюбимым ею, как и всем, что не есть это "Нечто", "Тот сам никогда не любил" - это значит: Он любит только Себя и Свое подобие. Но так как Он не обладает ни любовью, ни каким-либо другим подобным качеством, то и любит Он, в сущности, так же мало, как мало любим. Это имел в виду святой Дионисий, когда говорил: "Он живет в тишине, она же вне всякого образа".

Говорит же душа, как невеста из Песни Песней: "Через все горные вершины перешла я, одолела и собственное немощное "я", дошла вплоть до силы вечного Отца: там не слышно звука, там не видно света, там обоняла я, где не веяло никаким духом, там вкушала я, где ничего не было, там осязала я, где не было сопротивления! Тогда стало сердце мое бездонным, душа моя бесчувственной, дух мой утратил образ и природа моя лишилась сущности".

Узнайте, что разумеет под этим душа, что через все горные вершины перешла она. Под этим разумеет она, что вышла за пределы познания разумом, которое могла она достичь собственными силами и вплоть до темной силы Отца, где кончаются все различения разума.

Что она там слышит, то "без звука", ибо это есть внутреннее постижение и происходит в изначальном чувствовании. Там видела она без света, ибо это "видение" беспредметное, темное созерцание в "Ничто". И обоняла она там, где не веяло никаким духом, ибо обоняла она дыхание единства, в котором смолкают все вещи. И вкушала она там, где ничего не было, ибо надо всем, что можно воспринять, парит одно и то же темное единство. "И там осязала я, где не было сопротивления", тут было непомраченное сотворенным, чистое единообразие сущности, всякой сущности сущность. "Тогда стало сердце мое бездонным", ибо перед всепокоряющим сверхчудом меркнет всякая попытка любви; "душа моя бесчувственна", ибо все ее чувства и способности обессилели; "мой дух утратил образ", ибо переливается он в форму, которая не имеет ни образа, ни лика,- в Самого Бога.

"И природа моя утратила сущность свою", ибо собственная ее сущность настолько исчезает, что не остается ничего, кроме одного единого "Есть". Но это "Есть" держится как единство, которое есть само бытие, бытие Его и всех.

О нем говорит Дионисий: одно единое есть жизнь всего живущего, бытие всего сущего, разум всего разумеющего, естество всех естеств, свет всех светов.

И все же не свет, не жизнь, не естество! Первое, говорит Дионисий, превыше всякого наименования: оно не поддается ни любви, ни разумению, ни ощущению. Оно выше "сущности", выше "естества". Оно не свет и не тьма' Поистине, как чуждо это основание всему им основанному! Потому и говорит душа: "Нет для меня ничего, кроме Бога' И как нет больше для меня ничего определенного и единичного, так и я никому не душа".

Этим она хочет сказать, что у Бога нет имени, и все, поддающееся определению или какому-либо наименованию, для нее не есть Бог. И "ни для кого я больше не душа" - это значит: она теперь настолько отрешена от всякого определения, равно и от собственного "я", что ничего больше в себе не содержит, дабы быть чем бы то ни было для кого бы то ни было. И это истинное состояние, в котором должна быть душа: быть вне всякой предназначенности.