Теперь прежде всего опровергнем мысль, которая была воспроизведена ранее относительно совокупности [индивидов], и исследуем, каким это образом полная совокупность людей, которая называется одним видом, должна одновременно сказываться о многих, как бы будучи универсалией, тогда как все о каждом не сказывается. Ибо если признать, что [вид] сказывается по частям о разных индивидах, то отсюда ясно, что отдельные части его прилаживаются к ним сами по себе и не остается ничего от общего характера универсалии, ибо, по мнению Боэция, все должно быть в каждой единичности, и этим оно отличается от того общего, которое обще на основании [совокупности] частей, как, например, части какого-либо поля, принадлежащего разным [людям]. Кроме того, и о Сократе говорилось, что он схож со многими благодаря различным частям, так что он сам мог бы быть универсалией.

Больше того. Случалось, что некоторое множество - любых - людей, воспринятых вместе, образовывало общность. К ним подобающим образом прикладывалось определение универсалии или же вида, так что вся целиком совокупность людей состояла бы из множества видов. Мы утверждали, что любая совокупность тел и душ также есть одна универсальная субстанция. Так что, поскольку полная совокупность субстанций есть одна наиобщая, то, обособив от нее какую-либо одну и отстранив среди прочего многие другие, мы получили бы одну наиболее общую субстанцию в числе таких же наиболее общих. Но [на это], возможно, ответят, что ни одна совокупность, которая включалась бы [в нечто иное] в качестве наиболее общего, не есть наиболее общее. На что я возражаю: если некая совокупность субстанций, обособившись от других совокупностей, не является наиболее общей, хотя остается сама по себе общей субстанцией, то [из этого] следует, что она вместе есть и вид [некоей общей] субстанции и в себе самой заключает соравный себе вид, поскольку он подчинен тому же самому роду, что и эта обособленная совокупность. Но что за [общий] род можно было бы выставить против такого вида, поскольку либо все индивидуальное субстанции полностью содержится в одном виде, либо вид есть общее для тех же самых индивидов, как, например, разумное животное, смертное животное? Более того: всякая универсалия естественно предшествует индивидуальным свойствам. А их совокупность по отдельности конституируется ими, и полная целостность естественно является позднее тех, из которых она составляется. Но и еще. Боэций между целым и универсальным в "Делениях" проводит такое различение: часть не есть то же, что целое, тогда как вид всегда есть то же, что род. Но как же было возможно, чтобы полная совокупность людей оказалась множеством живых существ? Нам остается теперь оспорить тех, кто называет универсалией индивидов, взятых каждый в отдельности, на том [основании], что они подобны (convenire) другим, и соглашаются сказывать одно и то же по отношению к многому не потому, что многое есть сущностно то же, [что и единичное], но потому, что многое им подобно. Но если сказывать о множестве означает то же, что уподобиться множеству, то как же мы можем утверждать, что индивидуальное сказывается только об одном-единственном, тогда как, разумеется, нет ничего, что [полностью] совпало бы с [какой-либо] единичной вещью? Каким образом различие между универсалией и единичностью определяется через сказывание о множестве, тогда как точно тем же способом, каким человек уподобляется многим [другим], [уподобляется им] и Сократ? Человек действительно подобен другим в качестве человека, и Сократ - в качестве человека. Но человек в качестве Сократа и Сократ в качестве Сократа не подобен другим. Следовательно, то, что свойственно человеку, свойственно и Сократу - одним и тем же способом. Кроме того, если допустить, что человек, который в Сократе, и сам Сократ есть полностью одно и то же, то между ними нет никакого различия. В самом деле, ни одна вещь не отличается в одно и то же время сама от себя, так как все, что она в себе содержит, она содержит в одном и том же образе (modus). Потому Сократ может быть белым и грамматиком, хотя само по себе это - разное. Однако из-за этого он не отличается от самого себя, так как и то и другое содержится в нем равно и точно в одном и том же образе. В самом деле, ни в каком ином образе он сам себе не грамматик или не белый, и как белый он - не иной сам себе, и как грамматик - не иной. С другой стороны, когда говорят, что Сократ подобен Платону в качестве человека, то как тогда можно допустить, - а это несомненно, - что все люди отличаются друг от друга как по материи, так и по форме? В самом деле, если Сократ подобен Платону в том, что есть человек, то никакая реальность (res) не была бы человеком, но только Сократом или [кем-либо] другим; [из этого] следует, что он мог быть уподоблен Платону либо относительно самого себя, либо [кого-либо] другого. Сам по себе он скорее отличается от него, то же [можно сказать] и относительно [возможности] совпадения в другом, потому что сам он - не другой. Есть, правда, те, кто [выражение] "подобен человеку" понимают негативно, как если бы оно значило: в качестве человека Сократ не отличается от Платона. Но можно было бы сказать и так, что он не отличается от него в качестве камня, ибо и тот, и другой - не камень. И замечается, что их подобие в качестве человека не больше, чем в качестве камня. Если это предложение несколько удлинить, может получиться [следующее]: они - [и тот, и другой] - суть человек, потому что в качестве человека они не различаются. Но на этом нельзя настаивать, так как в целом ложно, что они не различаются в качестве человека. Если Сократ в самом деле не отличается от Платона в реальности, которая есть человек, то и сам по себе - тоже. Если же он отличается от него сам по себе и [в то же время] сам есть реальность, которая - человек, то и в реальности, которая человек, он, несомненно, от того отличается.