Пишите filosofie или philosophie, как вам угодно; согласитесь однако, что с момента появления философии она подвергалась преследованиям. Собаки, которым вы предлагаете пищу, их не устраивающую, тотчас же вас кусают.

Вы скажете - я повторяюсь; но необходимо сотни раз ставить на вид человечеству осуждение Галилея святой конгрегацией, и то, что ханжи, отлучившие от церкви всех добрых граждан, вставших под знамена Генриха IV, были теми же педантами, что осудили немногие истины, которые можно было обнаружить в трудах Декарта.

Все цепные псы теологии, облаивающие друг друга, скопом бросались с лаем на де Ту, на Ламот Лавайе и на Бейля. А какие глупости сочиняли в своих писаниях ничтожные вельшские схоласты против мудрого Локка!

Вельши эти утверждали, будто Цезарь, Цицерон, Сенека, Плиний и Марк Аврелий сколько угодно могли быть философами, однако это не разрешено у вельшей. Мы отвечаем им: это более чем разрешено и почитается очень полезным у французов; ничто не приносило большего блага англичанам - и пора, наконец, истребить подобное варварство.

Вы возразите мне, что трудно достичь здесь цели. Нет, это трудно среди толпы болванов, но среди всех порядочных людей, можете считать, ваше дело сделано.

Одной из великих бед, равно как и одной из самых смешных сторон людского рода, является то, что во всех странах, носящих имя цивилизованных, за исключением, быть может, Китая, священники берут на себя занятия, являющиеся прерогативой философов. Они вмешиваются в порядок календарного года: потому, дескать, им принадлежит это право, что народам необходимо знать дни своих праздников. Так, халдейские, египетские, греческие и римские жрецы считали себя математиками и астрономами. Но что это за математика и астрономия! Слишком уж они были заняты своими жертвоприношениями, оракулами, предсказаниями будущего и своими знамениями, чтобы еще и серьезно заниматься наукой. Никто из делающих своей профессией шарлатанство не может обладать точным и ясным умом. Люди эти были астрологами, а не астрономами.

Сами греческие жрецы считали поначалу год состоящим только из трехсот шестидесяти дней. Понадобилась наука геометров, чтобы они поняли, что ошиблись на пять и более дней. Итак, они преобразовали свой год. Другие геометры вдобавок к этому показали им, что они ошиблись на шесть часов. Ифит обязал их изменить свой греческий календарь. Они добавили к своему неверному году один день в конце каждого четырехлетия, и Ифит отметил это изменение учреждением Олимпиад.

Наконец, жрецы были вынуждены прибегнуть к философу Метону, который, сличая лунный и солнечный годы, создал свой девятнадцатигодичный цикл, в конце которого Солнце и Луна возвращались в свое исходное положение с приблизительной разницей в полтора часа. Цикл этот был начертан золотыми знаками и выставлен на агоре в Афинах - это и есть знаменитое золотое число, коим поныне пользуются с соответствующими коррективами.

Достаточно хорошо известно, какую смехотворную путаницу внесли римские жрецы в годичный календарь. Их оплошности были столь велики, что летние их празднества падали на зиму. Цезарь, универсально образованный Цезарь, вынужден был пригласить из Александрии философа Сосигена для исправления чудовищных ошибок понтификов.

А когда во времена папства Григория XIII возникла необходимость реформировать календарь Юлия Цезаря, к кому обратился папа? К какому-нибудь инквизитору? Нет, к философу, врачу, по имени Лилио.

Если бы книгу "Наука о календаре" поручили составить профессору Коже, ректору университета, он не понял бы даже, о чем идет речь. С этим следовало бы, конечно, обратиться к г-ну Лаланду, члену Академии наук, на котором лежит выполнение этой труднейшей работы, вдобавок скверно оплачиваемой.

Ведь красноречивый ритор Коже допустил весьма странный промах, когда предложил на соискание университетской награды столь необычно объявленную тему: "Non magis Deo quam regibus infensa est ista quae vocatur hodie philosophia. - To, что ныне именуется философией, не более враждебно богу, чем королям". Он хотел сказать "не менее враждебно", но принял magis за minus^*. А между тем бедняга должен бы знать, что наши академики не являются врагами ни бога, ни короля.

Если философия сделала столько чести Франции в Энциклопедии, надо также признать, что невежество и зависть, посмевшие осудить этот труд, покрыли бы Францию позором, если бы двенадцать - пятнадцать конвульсионеров, затеявших заговор, можно было рассматривать в качестве рупоров Франции, в то время как они были на самом деле всего лишь слугами фанатизма и мятежа и вынудили короля разогнать подкупленную ими корпорацию. Действия их не были такими насильственными, как во времена Фронды, но были не менее смешны. Их фанатичная вера в конвульсии и жалкий престиж Сен-Медара были столь сильны, что они вынудили некоего чиновника - человека, впрочем, мудрого и уважаемого - заявить во всеуслышание в парламенте, будто "чудеса католической церкви существовали всегда". Под этими чудесами можно было разуметь лишь явления конвульсий. Несомненно, других чудес не бывает, если только не верить в малышей, воскрешенных святым Овидием. Времена чудес миновали: церковь-триумфаторша в них более не нуждается. По правде говоря, понимал ли хоть единое слово кто-либо из гонителей Энциклопедии в ее статьях по астрономии, динамике, геометрии, метафизике, ботанике, медицине и анатомии, которыми заполнена в каждом своем томе эта ставшая столь необходимой книга? Какая груда нелепых обвинений и грубой клеветы обрушилась на эту сокровищницу всевозможных знаний! Стоило бы опубликовать это в конце Энциклопедии, дабы увековечить позор этих людей.

Вот что значит вознамериться судить о труде, который вы не в состоянии даже понять. Подлецы! Они вопили, будто философия губит католицизм. Полноте! На двадцать миллионов человек нашелся ли хоть один, кто оскорбил бы малейший обычай прихода? Разве недоставало когда кому-либо уважения к церкви? Или кто-нибудь выступил публично против наших обрядов с единым словом, кое звучало бы столь же язвительно, сколь звучали некогда выпады против королевской власти?

Повторяем: никогда философия не причиняла вреда государству; фанатизм же, сопряженный с корпоративным духом, причинял ему неисчислимый вред во все времена.

^* больше за меньше (лат.).