Чтобы кратко заключить вышесказанное, рассмотрим четыре [компонента греха], которые нужно различать последовательно и весьма тщательно, а именно: изъян души, толкающий к прегрешению, затем самый грех, который мы усмотрели в согласии на зло, то есть в презрении к Богу, далее волю, направленную на зло, и, наконец, злокозненный поступок. Так же как хотеть - значит не то же, что исполнить волю свою, также и согрешить - не значит совершить преступное деяние. Грех [проистекает] из согласия души, благодаря которому мы грешим; преступное деяние нужно понимать на основании совершения поступка, то есть когда мы на деле осуществили то, на что прежде дали согласие.

Грех, или искушение, как мы полагаем, выражается тремя способами: внушением, удовольствием и согласием. Понимать это надо так, что благодаря этой троице мы часто низводимся до преступного деяния, как то случилось с прародителями. Ведь [всему] предшествовало именно внушение дьявола, обещавшего бессмертие, если [те] отведают запретный [плод] с древа. Затем настал черед удовольствия, когда жена, увидев красоту древа и поняв, что [плод] его приятен на вкус, зажглась желанием [отведать] его, предвкушая наслаждение едой. Она была втянута в преступление, согласившись на него, тогда как должна была подавить [свое желание], дабы повиноваться запрету. Хотя она должна была искупать это прегрешение раскаянием, чтобы заслужить прощение, она, напротив, закрепила его деянием; таким образом, она, совершая грех, прошла по трем ступеням. Так и мы часто теми же тремя ступенями идем не к провинности, но к греховному деянию, то есть через внушение, или поощрение со стороны другого, извне толкающего нас на поступок, [совершать] который не следует. Поскольку мы познали, сколь приятно поступать подобным образом, то даже прежде содеянного наш дух зачаровывается удовольствием от самого деяния и через удовольствие искушает нас в [наших] помыслах. Пока мы льстим этому удовольствию, соглашаясь [на него], мы грешим. Тогда этими тремя ступенями мы и доходим до греховного деяния. Кое-кто желал бы понимать под именем внушения внушение плоти, [осуществляющееся] даже в отсутствие внушающего, например, когда кто-либо начинает испытывать вожделение при виде женщины. Но такое внушение на деле нужно называть ничем иным, как удовольствием. Именно это удовольствие, полученное, так сказать, из необходимости, и прочие [удовольствия] того же рода, которые, как мы выше упоминали, не есть прегрешение, апостол называет человеческим искушением, когда говорит: Вас постигло искушение не иное, как человеческое; и верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести (1 Послание к Коринф., X, 13). Искушением же вообще называется любая склонность души к какому-либо поступку, который не следует [совершать], будь на то воля или согласие. Человеческим же называют искушение, без которого едва ли [можно] или даже никогда нельзя совладать с человеческой слабостью, например, с плотским вожделением или желанием вкусно поесть, от которых просил избавить себя тот, кто говорил: От грехов юности освободи меня, Господи (Псалмы, XXIV, 7), то есть от тех искушений, что естественно и необходимо [рождены] вожделением, дабы они не заманили к согласию. Или же: пусть я вовсе освобожусь от них, завершив ту, полную искушений, жизнь. Поэтому и говорит апостол: Бас постигло искушение не иное, как человеческое; точно та же мысль и когда он говорил: если склоняется дух ваш к удовольствию, которое, как мы назвали, есть человеческое искушение, то, распалившись, пусть дух ваш не склонится к согласию, в коем и состоит грех. Ибо сказал он, как если бы кто-либо спросил его, могли бы мы какой-нибудь нашей силой сопротивляться этим вожделениям: И верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми, что значит: Ему нужно довериться скорее, чем надеяться на себя, [Ему], Который, обещав нам свою помощь, истинен во всех своих обетах, потому что Он - Тот, Кто верен, так что всем, разумеется, нужно оказывать ему доверие. В этом случае Он не допускает нас к искушению сверх наших возможностей, так как через милосердие свое умеряет сей человеческий соблазн так, чтобы не оказать давления на грех больше, чем мы могли бы претерпеть, сопротивляясь ему. Тогда Он делает сверх того: само это искушение обращает на пользу, и хотя через него Он нас испытывает, [но] так, чтобы затем, когда предупредит, Он мог бы нас не столь удручать, и мы меньше стали бы бояться вражеского натиска, над которым уже одержали победу, научившись выдерживать [его]. Всякую битву, нами не испытанную, мы переносим тяжелее и более страшимся [ее]. Когда же обыкновением станет побеждать, то равно ослабеет и сила врага и страх [перед ним].