Поэтому мы заканчиваем наше исследование следующим замечанием: система завершена, если она возвращается к своей исходной точке. Это и произошло в нашей системе. Ибо именно та изначальная основа гармонии между субъективным и объективным, которая в своем изначальном тождестве могла быть дана лишь посредством интеллектуального созерцания, полностью выводится в произведении искусства из субъективного и становится совершенно объективной; таким образом, мы постепенно довели наш объект, само Я, до той точки, в которой мы находились, когда приступили к философствованию.

Однако если только искусство может придать общезначимую объективность тому, что философ способен изобразить лишь субъективно, то из этого следует еще один вывод: поскольку философия, а вместе с философией и все науки, следующие за ней по пути совершенствования, были рождены и питаемы поэзией, то можно ожидать, что, достигнув своего завершения, они вернутся отдельными потоками в тот всеобщий океан поэзии, из которого они вышли. Что окажется тем промежуточным звеном, которое вернет философию к поэзии, в общем предвидеть нетрудно, так как подобное звено уже существовало в виде мифологии до того, как произошло это необратимое, как нам теперь представляется, разделение. Но как может возникнуть такая мифология, которая будет открытием не отдельного поэта, а некоего нового рода, как бы воплощающего в себе единого поэта, - это проблема, решение которой зависит только от будущих судеб мира и дальнейшего хода истории.

Вся система заключена между двумя крайними полюсами, из которых один определяется интеллектуальным, другой - эстетическим созерцанием. Тем, чем интеллектуальное созерцание является для философа, эстетическое является для его объекта. Первое, будучи необходимо только для особенной направленности духа, которую он принимает при философствовании, в обыденном сознании вообще не встречается; второе, будучи не чем иным, как общезначимым, или объективировавшимся, интеллектуальным созерцанием, может во всяком случае присутствовать в каждом сознании. Из этого ясно также, что философия в качестве философии никогда не может быть общезначимой, и понятно, почему это происходит. Абсолютная объективность дана одному искусству. Можно смело утверждать: лишите искусство объективности, и оно перестанет быть тем, что оно есть, и превратится в философию: придайте философии объективность, и она перестанет быть философией и превратится в искусство. Философия достигает, правда, наивысшего, но она приводит к этой точке как бы частицу человека. Искусство же приводит туда, а именно к познанию наивысшего, всего человека, каков он есть, и на этом основано извечное своеобразие искусства и даруемое им чудо.

Далее, вся внутренняя связь трансцендентальной философии покоится только на постоянном потенцировании самосозерцания, от первой и простейшей потенции в самосознании до высшей, эстетической.

Для того чтобы построить все здание самосознания, объект философии проходит следующие потенции.

Акт самосознания, в котором впервые разделяется абсолютное тождество, есть не что иное, как акт самосозерцания вообще. Следовательно, этим актом в Я еще не может быть положено ничего определенного, поскольку именно этим актом полагается вся определенность вообще. В этом первом акте тождество впервые становится субъектом и объектом одновременно, т. е. становится вообще Я - не для самого себя, но для философствующей рефлексии.

(Мы даже не вправе спрашивать, что такое это тождество, абстрагированное от этого акта и существующее как бы до него. Ибо оно есть то, что может открыться только посредством самосознания и вообще не может быть отделено от этого акта.)

Посредством второго самосозерцания Я созерцает определенность, положенную в объективную сторону его деятельности, что происходит в ощущении. В этом созерцании Я есть объект для самого себя, тогда как в предыдущем оно было объектом и субъектом только для философа.

В третьем самосозерцании Я становится для себя объектом и в качестве ощущающего, т. е. то, что раньше было в Я субъективным, также приобретает объективность: следовательно, теперь в Я все объективно, или Я полностью объективно и в качестве объективного одновременно субъект и объект.

Поэтому от этого момента сознания может остаться лишь то, что после возникновения сознания преднаходится в качестве абсолютно объективного (внешнего мира). В этом созерцании, уже потенцированном и именно поэтому продуктивном, кроме объективной деятельности и деятельности субъективной - обе они здесь объективны - содержится еще третья, собственно созерцающая, или идеальная, та, которая позже выступит в качестве сознательной, но, будучи лишь третьей деятельностью по отношению к этим двум, она не может ни отделиться от них, ни быть противоположена им. Следовательно, в этом созерцании уже участвует и сознательная деятельность, другими словами, бессознательное объективное определено сознательной деятельностью, но только таким образом, что она не различается в качестве таковой.

Следующим созерцанием будет то, посредством которого Я созерцает самого себя в качестве продуктивного. Поскольку, однако, Я теперь только объективно, то и это созерцание будет только объективным, т. е. вновь бессознательным. В этом созерцании, правда, присутствует идеальная деятельность, для которой объектом служит та, созерцающая, также идеальная деятельность, участвовавшая в предыдущем созерцании; таким образом, здесь созерцающая деятельность есть идеальная деятельность второй потенции, т. е. целесообразная, но бессознательно целесообразная деятельность. То, что останется в сознании от этого созерцания, явит собой целесообразный, но не созданный в качестве целесообразного, продукт. Такова организация во всей ее широте.