Если наши науки бессильны решить те задачи, которые они перед собою ставят, то они еще более опасны по тем результатам, к которым они приводят. Рожденные в праздности, они, в свою очередь, питают праздность, и невозместимая потеря времени - вот в чем, раньше всего, выражается вред, который они неизбежно приносят обществу. В политике, как и в морали, не делать никакого добра - это большое зло; и каждый бесполезный гражданин может рассматриваться как человек вредный. Ответьте же мне, знаменитые философы, вы, которые открыли нам, почему тела притягивают друг друга в пустоте; каковы при обращениях планет отношения пространств, пройденных за равные промежутки времени; какие кривые имеют сопряженные точки, точки склонения и точки изгиба; как человек все видит в Боге; как душа и тело отвечают друг другу не сообщаясь так же, как двое часов в разных местах; какие небесные тела могут быть обитаемы; какие насекомые размножаются необычным образом, - ответьте мне, говорю я, вы, которые дали нам столько блистательных открытий: если бы вы не узнали ничего из этих вещей, были бы мы менее многочисленны, хуже управляемы, менее грозны для врагов, процветали бы меньше или были бы менее порочны? Подумайте же еще раз о значении ваших произведений и если самые просвещенные труды наших ученых и наших лучших граждан для нас столь малополезны, скажите нам, что должны мы думать об этой толпе безвестных писателей и праздных грамотеев, которые высасывают жизненные соки государства, не принося ровно никакой пользы.

Праздных, говорю я? О, если бы Богу было угодно, чтобы так было на самом деле! Нравы были бы тогда здоровее, а общество - спокойнее. Но эти бесполезные и ничтожные витии наступают на нас со всех сторон, вооруженные своими пагубными парадоксами, подкапываются под самые основы веры и уничтожают добродетель. Они презрительно улыбаются, когда слышат старые эти слова: "родина", "религия" и обращают свои дарования и свою философию на то, чтобы все, что есть у людей святого, разрушить и опорочить. И не то, чтобы они ненавидели в самом деле добродетель и наши догматы; они - враги общественного мнения; и чтобы слова привести их к подножию алтарей, достаточно было бы зачислить их в безбожники. О, это неистовое желание - отличаться - тех, кому это не дано!

Это большое зло - потеря времени. Но зло еще худшее несут с собою литература и искусства. Такое зло - роскошь, рожденная, как и они, из праздности и людского тщеславия. Роскошь редко обходится без наук и искусств, они же никогда не обходятся без роскоши. Я знаю, что наша философия, неистощимая в изобретении удивительных афоризмов, утверждает, вопреки всему вековому опыту, что роскошь сообщает блеск государствам; но, забыв о необходимости законов против роскоши, осмелится ли она также отрицать, что долговечность империй зиждется на добрых нравах и что роскошь представляет собою диаметральную противоположность добрым нравам? Пусть роскошь представляет собою достоверный признак богатства; пусть она даже служит, если угодно, для умножения богатств: что же следует заключить из этого парадокса, столь достойного наших дней? и что станется с добродетелью, если люди будут вынуждены обогащаться любой ценою? Полигики древности беспрестанно говорили о нравах и о добродетели; наши - говорят лишь о торговле и о деньгах. Один вам скажет, что человек стоит в такой-то стране столько, сколько можно было бы за него получить, если продать его в Алжир; другой, следуя тому же расчету, найдет такие страны, где человек не стоит ничего, и такие, где он стоит меньше, чем ничего. Они оценивают людей как стада скота. По их мнению, ценность человека в Государстве определяется лишь тем, что он в этом Государстве потребляет; таким образом, один сибарит стоил бы добрых тридцати лакедемонян. Вот и угадайте, которая из этих двух республик, Спарта или Сибарис, была покорена горстью крестьян и которая из них повергла в трепет Азию.