|
|
|
В идее мы можем отличать ясность от отчетливости и темноту от смутности. Ибо можно сказать, что идея нам ясна, когда она производит на нас сильное впечатление, хотя бы она и не была отчетливой. Например, идея боли производит на нас очень сильное впечатление и поэтому может быть названа ясной, и тем не менее она весьма смутна, так как она представляет нам боль находящейся в пораненной руке, хотя на самом деле боль находится лишь в нашем уме.
Но в то же время можно сказать, что всякая идея отчетлива постольку, поскольку она ясна, и что темнота идей происходит лишь от их смутности; например, в случае боли само ощущение, которое мы испытываем, ясно и отчетливо, а то, что смутно, - а именно будто это ощущение находится у нас в руке, - для нас отнюдь не ясно.
Итак, мы будем рассматривать ясность и отчетливость идей как одно и то же. Нам очень важно разобраться, почему одни идеи ясны, а другие темны.
Но это лучше всего показать на примерах, поэтому мы перечислим основные как из наших ясных и отчетливых, так и из смутных и темных идей.
Имеющаяся у каждого идея самого себя как мыслящей вещи весьма ясна; ясны также идеи всего, что неразрывно связано с мышлением, как-то: суждение, умозаключение, сомнение, воление, желание, чувствование, воображение.
Мы обладаем, далее, очень ясными идеями протяженной субстанции и того, что ей присуще, как-то: фигура, движение, покой. Ибо, хотя мы способны вообразить, что не существует никакого тела и никакой фигуры, чего мы не в состоянии вообразить в отношении мыслящей субстанции, доколе мы мыслим, мы, однако, не можем утаить от себя, что ясно мыслим протяженность и фигуру.
Столь же ясно мыслим мы бытие, существование, длительность, порядок, число, если только мы полагаем, что длительность всякой вещи есть модус, или способ, каким мы рассматриваем эту вещь постольку, поскольку она продолжает существовать, и что подобным же образом порядок и число в действительности не отличаются от упорядоченных и счислимых вещей.
Все приведенные сейчас идеи настолько ясны, что, когда мы не довольствуемся теми идеями, которые образуются у нас сами собой, и пытаемся их разъяснить, мы их часто, наоборот, затемняем.
Можно также сказать, что идея Бога, которой мы обладаем в этой жизни, в известном смысле ясна, хотя она темна в другом смысле и весьма несовершенна.
Она ясна, потому что ее достаточно, чтобы мы могли усмотреть в Боге большое число атрибутов, относительно которых мы уверены, что они присущи одному лишь Богу; однако она темна в сравнении с той идеей Бога, какой обладают блаженные на небесах, и несовершенна в том смысле, что наш ум по причине своей конечности способен мыслить бесконечный объект лишь весьма несовершенным образом. Но совершенство и ясность идеи - это разные свойства. Идея совершенна, когда она представляет нам все, что есть в ее объекте; ясна же она, когда представляет нам столько признаков объекта, что мы можем помыслить его ясно и отчетливо.
К смутным и темным идеям относятся имеющиеся у нас идеи чувственных качеств: цветов, звуков, запахов, вкусов, холода, тепла, тяжести и т. д., наших влечений, голода, жажды, телесной боли и т. д. А смутны они по следующей причине.
Так как прежде, чем мы стали взрослыми, все мы были детьми и на нас воздействовали внешние предметы, вызывавшие у нас в душе через впечатления, которые они оставляли в нашем теле, различные ощущения, душа заметила, что эти ощущения не зависят от ее воли, а возникают в ней только по поводу определенных тел: например, ощущение тепла появляется у нее вблизи огня. Но она не удовольствовалась заключением о существовании вовне чего-то, что служит причиной этих ощущений (в чем она не ошиблась бы), а возомнила, будто в предметах есть нечто совершенно подобное ее ощущениям, или идеям, по поводу этих предметов. Исходя из этого, она образовала соответствующие идеи, перенеся ощущения тепла, цвета и т.п. в самые вещи, находящиеся вовне. Так появились наши идеи чувственных качеств - темные и смутные, ибо душа прибавила эти ложные суждения к тому, что ей внушила природа.
И так как идеи чувственных качеств не даны нам от природы, а являются произвольными, с ними поступили весьма своеобразно. Хотя тепло и жжение суть только два ощущения - более слабое и более сильное, тепло поместили в огонь и стали говорить, что в огне есть тепло, а жжение, или боль, которую испытывают, когда подходят к огню слишком близко, в огонь не поместили и никто не говорит, что в огне есть боль.