Мы видим, что абстрактные понятия образуются, когда мы перестаем думать о свойствах, которыми вещи отличаются, а думаем только о качествах, в которых они сходны. Если мы перестанем принимать в соображение то, в силу чего данное пространство именно таково, данное целое именно таково, то мы получим абстрактный идеи пространства и целого.

Таким образом, идеи этого рода суть лишь названия, которые мы даем вещам, рассматриваемым как сходные; поэтому-то их и называют общими идеями. Но этого не достаточно, чтобы знать их происхождение; нужно еще высказать важные соображения об их необходимости и о недостатках, которые им сопутствуют.

Несомненно, они совершенно необходимы. Так как людям приходилось говорить о вещах, принимая во внимание их различия или сходства, то нужно было, что бы они могли относить их к разным классам, различаемым посредством знаков. При помощи этого они заключают в одном-единственном слове то, чего нельзя было бы без путаницы включить в длинные рассуждения. Ярким примером этого может служить употребление терминов субстанция, душа, тело, животное. Если мы хотим говорить о вещах лишь постольку, поскольку рассматриваем каждую из них как носитель свойств и модусов, нам нужно только слово субстанция. Если мы намерены указать более конкретно род свойств и модусов, то мы пользуемся словом душа или словом тело. Если же, соединяя две эти идеи, мы намерены говорить о всякое живом, которое само приводит себя в движение и следует инстинкту, то употребляем слово животное. Наконец, по мере того как мы будем присоединять к этому последнему понятию идеи, различающие разные виды животных, общепринятое употребление языка обычно предоставляет нам термины, пригодные для краткого выражения нашей мысли.

Но следует заметить, что мы определяем роды и виды вещей, или, говоря более привычным языком, распределяем их на подчиненные друг другу классы не столько в зависимости от природы вещей, сколько от способа, каким мы их познаем. Если бы мы имели достаточно острое зрение, чтобы обнаруживать в предметах гораздо больше свойств, мы тотчас же заметили бы разницу между вещами, которые нам кажутся наиболее сходными, и смогли бы вследствие этого подразделить их на новые классы. Например, хотя различные части одного и того же металла сходны по тем их качествам, которые мы знаем, из этого не следует, что они, сходны по тем качествам, которых мы еще не знаем. Если бы мы могли подвергнуть их окончательному анализу, мы, возможно, нашли бы такую разницу между ними, какую мы теперь находим между металлами различных видов.

Ограниченность нашего ума - вот что делает общие идеи столь необходимыми. Бог не имеет в них никакой нужды: его безграничное знание заключает в себе все индивиды, и ему не труднее думать одновременно о всех индивидах, чем думать об одном-единственном. Что касается нас, то емкость нашего ума полностью исчерпана не только тогда, когда мы думаем лишь об одном предмете, но даже когда мы рассматриваем его только с какой-то одной стороны. Следовательно, чтобы установить порядок в наших мыслях, нам приходится распределять вещи по разным классам.

Понятия, имеющие такое происхождение, не могут не иметь изъянов; и вероятно, неосмотрительное пользование ими таит в себе опасность для нас. Вот почему философы допускали в этом вопросе ошибку, имевшую серьезные последствия: они приписывали реальность всем своим абстракциям или рассматривали их как нечто самосущее (des кtres), имеющее реальное существование независимо от существования вещей. Вот что, я думаю, дало повод к столь нелепому мнению.