Ни один раздел философии не имеет большего значения, чем правильное познание человеческой природы и ее различных способностей (powers) и склонностей (dispositions). Наши новейшие исследования касались главным образом нашего разума (understanding) и различных способов получения истины. Мы обычно признаем, что значение любой истины заключается лишь в ее моменте или деятельной способности (efficacy) делать людей счастливыми, то есть доставлять им самое большое и самое длительное удовольствие; а мудрость означает лишь способность достигать этой цели наилучшими средствами. Тогда, очевидно, должно 1быть, крайне важно иметь четкие понятия о самой этой цели, а также о средствах, необходимых для ее достижения, с тем чтобы мы могли установить, какие удовольствия являются самыми большими и длительными, и не занимать наш разум, (после всех огромных усилий, затраченных нами на его усовершенствование, пустячными делами. Действительно, следует опасаться, что без такого исследования большая часть наших трудов принесет нам очень малую пользу, ибо у них, кажется, вряд ли есть какая-либо другая тенденция, кроме как вести нас к самому умозрительному знанию. Нам также не говорят четко и о том, почему знание, или истина, приятно нам.

Это соображение заставило автора данных записок заняться исследованием различных видов удовольствия, которые способна воспринимать человеческая природа. Обычно в наших современных философских писаниях мы ничего не обнаруживаем по этому предмету, за исключением какого-либо простого деления их [удовольствий] на воспринимаемые чувствами (sensible) и воспринимаемые разумом (rational), а также каких-либо банальных избитых аргументов, доказывающих, что последние более ценны, чем первые. Наших чувственных удовольствий касаются лишь слегка и объясняют их только на некоторых примерах вкуса, запаха, звука и тому подобного, в то время как люди более или менее мыслящие обычно считают, что они приносят очень незначительное удовлетворение. Наши интеллектуальные удовольствия освещаются в значительной мере таким же образом. Нас очень редко учат какому-либо иному понятию интеллектуального удовольствия, кроме как такому, которое мы получаем в результате размышления о своей собственности или притязаний на те предметы, которые могут вызывать удовольствие. Такие предметы мы называем выгодными; но выгода (advantage) или интерес (interest) не могут быть отчетливо поняты, пока мы не узнаем, каковы же те удовольствия, которые способны возбуждать выгодные предметы, и какими чувствами (senses) и способностями восприятия (powers of perception) мы обладаем в отношении таких предметов. Возможно, мы обнаружим, что такое исследование будет иметь большее значение в этике (morals) для доказательства того, что мы называем реальностью добродетели, или того, что она является самым надежным счастьем для агента, чем можно было бы вначале вообразить. Размышляя о наших внешних чувствах, мы ясно видим, что наши восприятия удовольствия или неудовольствия не зависят непосредственно от нашей воли. Предметы доставляют нам удовольствие (или неудовольствие) независимо от нашего желания. Присутствие некоторых предметов необходимо доставляет нам удовольствие, а присутствие других также необходимо доставляет нам неудовольствие. Не можем мы также по своей воле достичь удовольствия или избежать неудовольствия иным способом, кроме как путем получения предметов первого вида ,и избежания предметов второго вида. Самим строением нашей природы первые служат, чтобы вызывать восторг, а вторые - неудовлетворенность. То же самое наблюдение будет справедливо в отношении всех наших остальных удовольствий и неудовольствий. Ибо существует много других видов предметов, которые доставляют нам удовольствие или неудовольствие столь же необходимо, как и материальные предметы, когда они воздействуют на наши органы чувств. Вряд ли существует хоть один предмет, которым заняты наши умы, чтобы он тем самым не являлся необходимым случаем выражения какого-либо удовольствия или неудовольствия. Так мы обнаруживаем, что нам доставляет удовольствие правильная форма, произведение архитектуры, или живописи, сочетание нот, теорема, какое-либо действие, какая-либо положительная эмоция (affection), какой-либо характер. И мы сознаем, что это удовольствие необходимо возникает из созерцания той идеи, которая в тот момент представлена нашим умам, со всеми связанными с ней обстоятельствами, хотя некоторые из этих идей не содержат в себе ничего такого, что мы называем чувственным восприятием, а в тех, которые его содержат, удовольствие возникает из определенного единообразия, порядка, расположения, подражания, а не из простых идей цвета, или звука, или способа протяжения, рассматриваемых по отдельности. Эти предопределенные способности получать удовольствие от каких-либо форм или идей, которые служат объектами наших наблюдений, автор называет чувствами; чтобы отличить их от тех способностей, которые обычно носят это название, мы будем называть нашу способность воспринимать красоту правильности, порядка, гармонии - внутренним чувством; а той предопределенной способности получать удовольствие от рассмотрения тех эмоций, действий или характеров мыслящих агентов, которые мы называем добродетельными, он дает название моральное чувство.

Главное его намерение состоит в том, чтобы показать, что человеческая природа не была предоставлена самой себе и не создана совершенно безразличной в отношении добродетели, формирования мнений относительно выгодности или невыгодности действий и регулирования, в соответствии с этим, своего поведения. Слабость нашего разума и занятость его второстепенными вещами, возникающими из-за немощности и потребностей нашей натуры, настолько велики, что очень немногие люди вообще смогли бы проделать те длинные умозаключения, которые показывали бы, что одни действия в целом выгодны агенту, а им противоположные - вредны. Создатель природы, вооружил нас для добродетельного поведения почти такими же быстродействующими и могущественными наставлениями, какие мы получили для сохранения своих тел, то есть гораздо лучше, чем, кажется, воображают наши моралисты. Он придал добродетели красивую форму, чтобы побудить нас стремиться к ней, и дал нам сильные эмоции в качестве побудительных причин каждого добродетельного действия. Это моральное чувство прекрасного в действиях и эмоциях может с первого взгляда показаться странным. Даже некоторые наши моралисты оскорблены тем, что находят его у милорда Шефтсбери, настолько они привыкли выводись каждое одобрение или отвращение из рациональных соображений интереса (за исключением лишь простых идей внешних чувств), и с таким ужасом относятся они к врожденным идеям, с которыми, по их мнению, граничит это чувство. Но это моральное чувство не имеет никакого отношения к врожденным идеям, как будет показано во втором трактате. Наши воспитанные люди, обладающие хорошим вкусом, могут рассказать нам об огромном количестве чувств (senses), вкусов и пристрастий в отношении красоты, гармонии, подражания в живописи, и поэзии, и разве мы не можем также обнаружить у людей пристрастия к красоте в характерах, в манерах? Я подозреваю, что своим неразумным обращением с философией, равно как и с религией, мы придали ей такой суровый и непривлекательный вид, что образованному человеку ;не легко заставить себя полюбить ее, а те, кто с нею не знаком, едва ли могут с трудом выслушать наше описание ее. Насколько же она изменилась по сравнению с теми временами, когда она составляла восторг самых утонченных людей среди древних и их отдых после суеты общественных дел! Возможно, что в первом трактате автор в некоторых примерах зашел слишком далеко, предполагая большее согласие у людей относительно их чувства прекрасного, чем это подтверждается опытом; но все, к чему он стремится, - это показать, что у людей существует какое-то чувство прекрасного, данное от природы; что мы находим такое же большое совпадение мнений людей в их восхищении формами, как и в их внешних чувствах, которые, как все согласны, являются данными от природы; и что удовольствие или неудовольствие, восторг или отвращение от природы присоединены к их восприятиям. Если читатель будет убежден в существовании таких предопределенных способностей духа - получать удовольствие от [правильных] форм, пропорций, сходства, теорем, то ему нетрудно будет понять еще одно высшее чувство, также от природы данное людям, и предопределяющее им получать удовольствие от действий, характеров, эмоций. Это и есть моральное чувство, которое является предметом рассмотрения второго трактата данного труда.