Ощущение на основании которого душа открывает, что она обладает телом.

Таким образом, она может быть обязана этим открытием лишь какому-то из ощущений осязания. Что же это за ощущение?

Непроницаемость есть свойство всех тел; несколько тел не могут занимать одного и того же места; каждое тело исключает наличие всех других тел в том месте, которое оно занимает.

Эта непроницаемость не есть ощущение. Мы. собственно, не ощущаем, что тела непроницаемы; мы скорее заключаем, что они таковы, и это наше суждение есть результат ощущений, вызываемых в нас телами.

Это заключение мы вывели главным образом из ощущения твердости, ибо в двух давящих друг на друга твердых телах мы особенно явственно замечаем сопротивление, которое они оказывают друг другу, взаимно исключая друг друга. Если бы оба тела могли проникнуть друг в друга, они слились бы в одно, но так как они непроницаемы, то они по необходимости отличны друг от друга, представляя постоянно два тела.

Таким образом, ощущение твердости отличается от ощущений звука, цвета и запаха, которые душа, не знающая своего тела, естественно, воспринимает как модификации, в которых она находится и в которых она находит только себя; так как особенность ощущения твердости заключается в том, что оно представляет одновременно две вещи, которые исключают друг друга, то душа не сможет воспринимать твердость как одну из тех модификаций, в которых она находит только себя самое; она обязательно станет воспринимать ее как модификацию, в которой она находит две исключающие друг друга вещи, и, значит, она станет воспринимать ее в обеих этих вещах.

Вот, следовательно, ощущение, благодаря которому душа выходит за пределы себя самой; мы начинаем здесь понимать, каким образом она открывает тела. Действительно, поскольку статуя организована так, чтобы совершать движения единственно лишь из-за производимых на нее впечатлений, то мы можем предположить, что рука ее сама собой коснется какой-нибудь части ее тела, например груди. В этом случае рука статуи и ее грудь будут различаться между собой по ощущению твердости, которое они вызывают друг в друге и которое необходимым образом ставит их друг вне друга. Однако наша статуя, отличая свою грудь от своей руки, найдет свое я и в той и в другой, ибо она одинаково чувствует себя в обеих. Таким же образом она отличит любую другую часть своего тела. которой она коснется, и найдет в ней себя.

Хотя это открытие вызывается главным образом ощущением твердости, оно произойдет еще легче, если к нему присоединятся другие ощущения. Пусть, например, рука статуи будет холодной, а грудь – теплой; статуя будет ощущать их как нечто твердое и холодное, касающееся чего-то твердого и теплого; она научится относить холод к руке, а теплоту – к груди, и она тем лучше станет отличать одну от другой. Таким образом, оба этих ощущения, сами по себе неспособные дать статуе знать, что она обладает телом, помогут ей получить об этом более точные идеи, когда они будут соединяться с ощущением твердости.

Если до сих пор рука статуи, переходя от одной части ее тела к другой, всегда пропускала промежуточные части, то в каждой из них она чувствовала себя как в отличном теле, не зная, что, взятые вместе, они образуют одно тело. Дело в том, что испытываемые ею ощущения не представляют ей этих частей расположенными рядом друг с другом и, следовательно, образующими одно сплошное целое.

Но если ей случится провести кистью руки по руке, груди, голове и т.д., не пропуская ничего, то она почувствует под своей рукой, так сказать, непрерывность своего я, и рука эта, соединяя в одно сплошное целое разрозненные прежде части, тем более выявит их протяженность.

На основании чего статуя узнает свое тело.

Таким образом, статуя научается знать свое тело и узнавать себя во всех составляющих его частях; действительно, лишь только она коснется рукой одной из них, как тотчас же одно и то же чувствующее существо начинает как бы отвечать себе голосом одной части тела, которая говорит другой его части: это я. Если статуя будет продолжать ощупывать себя, то повсюду ощущение твердости станет представлять ей две вещи, которые исключают друг друга и которые в то же время расположены рядом, и повсюду то же самое чувствующее существо будет отвечать себе: это я, это опять-таки я! Оно ощущает себя во всех частях тела. Итак, оно не сливается больше со своими модификациями: оно уже не есть теплота и холод, оно ощущает теплоту в одной части, а холод – в другой.

Как она открывает, что существуют другие тела.

До тех пор пока статуя касается руками лишь себя самой, ей представляется, что она – всё, что вообще существует. Но если она прикоснется к какому-нибудь постороннему телу, то я, чувствующее себя модифицированным в руке, не почувствует себя модифицированным в этом теле. Говоря “я”, рука не получает такого же ответа [от постороннего тела]. На основании этого статуя начинает считать эти свои модификации находящимися вне ее. И подобно тому как она образовала свое тело, она образует все прочие предметы. Ощущение твердости, придавшее им плотность в одном случае, придает им ее также и в другом с той лишь разницей, что я, отвечавшее себе прежде, перестает теперь отвечать себе.

К чему сводится ее идея о телах.

Таким образом, она не воспринимает тела сами по себе – она воспринимает лишь свои собственные ощущения. Когда осязание заключило несколько различных и сосуществующих ощущений в границы, в которых я отвечает самому себе, статуя познает свое тело; когда же несколько различных и сосуществующих ощущений заключены осязанием в границах, в которых я не отвечает себе, она приобретает идею о теле, отличном от ее тела. В первом случае ее ощущения продолжают быть ее собственными качествами; во втором – они становятся качествами совершенно отличного от нее предмета.

Ее удивление по поводу того, что она не есть все то, чего она касается.

Узнав, что она есть нечто твердое, она, думаю я, приходит в сильное удивление по поводу того, что не находит себя во всем том, чего она касается. Она вытягивает руки как бы для того, чтобы искать себя вне себя, и она не может еще решить, найдет ли она себя там. Только опыт может просветить ее на этот счет.

Результаты этого удивления

Из этого удивления вытекает беспокойное желание знать, где она находится и, если можно так выразиться, до каких пор она простирается. Поэтому она хватает, бросает и снова хватает все то, что находится вокруг нее; она ощупывает себя, сравнивает себя с предметами, к которым она прикасается, и, по мере того как она составляет себе более точные идеи, ей кажется, что ее тело и предметы возникают под ее руками.

Касаясь какой-нибудь вещи, она думает, что прикасается ко всему.

Но я думаю, что в течение долгого, времени она не будет представлять себе существование чего-нибудь за телами, которые встречает ее рука. Мне кажется, что, начиная касаться вещей, она должна думать, что касается всего, и, лишь перейдя с одного места на другое и коснувшись многих вещей, она сможет предположить, что существуют тела за теми, которые она схватывает.

Как она научилась прикасаться.

Но как она научилась прикасаться? Дело в следующем: так как движения, которые природа заставляет ее делать, доставляют ей то приятные, то неприятные ощущения, то она желает наслаждаться одними и избегать других. Разумеется, вначале она не умеет еще регулировать свои движения. Она не знает, как она должна направлять свою руку, чтобы дотронуться ею скорее до одной части своего тела, чем до другой. Она делает попытки, она ошибается, она имеет успех; она замечает движения, закончившиеся неудачей, и избегает их; она замечает также другие движения, удовлетворившие ее желания; их она повторяет. Одним словом, она работает ощупью и мало-помалу приучается к движениям, благодаря которым она начинает заботиться о самосохранении. Только тогда ее тело начинает производить движения, соответствующие желаниям ее души; только тогда она движется по своей воле.