Авг. Все ли, что мы в состоянии, будучи о том спрошены, сразу начать делать, можно, по-твоему, показать без знаков? Или что-то ты исключаешь?

А. Я, собственно, снова и снова пересматривая весь этот род, не нахожу пока ничего, что удалось бы преподать без знака, кроме разве речи и, пожалуй, если кто спросит это самое, что значит учить. В самом деле, что бы я после его вопроса ни сделал для его научения, он не научится из-за самой той вещи, показа которой он хочет: если кто спросит меня бездействующего, как сказано, или занятого другим, что такое ходить, а я, сразу начав ходить, попытаюсь без знака показать ему просимое, то буду бояться, не решит ли он, что ходить - это ходить ровно столько, сколько походил я? Решив так, он обманется: всякого, кто походит больше или меньше чем я, он сочтет не ходившим. А что я сказал об одном этом слове, переходит на все, которые можно, я согласился, показать без знака, кроме тех двух, которые мы исключили.

Авг. С этим конечно согласен. Но не кажется ли тебе, что одно дело говорить, другое учить?

А. Естественно, кажется; будь оно то же самое, нельзя было бы учить не говоря; но поскольку многому мы научаемся и другими знаками помимо слов, кто усомнится в этой разнице?

Авг. Что же, учить и обозначать разве не одно и то же? или они в чем-то разнятся?

А. Думаю, это то же самое.

Авг. Разве не справедливо говорит говорящий, что мы обозначаем для того чтобы научить?

А. Совершенно справедливо.

Авг. А если другой скажет, что мы учим чтобы обозначать? разве не опровергался бы он без труда предыдущим суждением?

А. Так и есть.

Авг. Если, стало быть, обозначаем мы чтобы научить, учим мы не чтобы обозначить; одно дело научить, другое обозначить.

А. Верно говоришь, и мой ответ о тождестве того и другого был неправилен.

Авг. Теперь отвечай вот что: учащий, что такое учить, делает это обозначая или иначе.

А. Не вижу, каким образом мог бы иначе.

Авг. Неверно стало быть ты немного раньше сказал, будто научиться вещи можно без знаков в том случае, когда спрашивают, что такое само это учить, раз и это, видно, не получится сделать без обозначения, коль скоро, ты признал, одно деле обозначать, другое учить. В самом деле, если они явно разное дело и одно показуемо не иначе как через другое, то во всяком случае не через себя показуемо, как тебе представлялось. Выходит, до сих пор не найдено ничего допускающего предъявление само через себя кроме речи, которая среди прочего обозначает и себя тоже; но поскольку она сама тоже знак, то не остается вовсе ничего, что виделось бы поддающимся преподанию без знаков.

А. У меня нет никаких причин не согласиться с тобой.

Авг. Стало быть выяснено, что и ничего нельзя преподать без знаков, и само познание должно нам быть дороже знаков через которые мы познаем, хотя не все обозначаемое может быть лучше своих знаков.

А. Похоже.

Авг. А вспомни, прошу, каким долгим обходом мы достигли такой мелочи? В самом деле, то, из-за чего мы метали друг в друга словами, что так долго строили, весь труд был ради нахождения этих трех: действительно ли ничто не может быть преподано без знаков, действительно ли бывают знаки предпочтительнее обозначаемых ими вещей и действительно ли познание самих вещей лучше чем знаки. Но есть четвертое, что я сразу хотел бы от тебя узнать: действительно ли ты считал бы это такими находками, что сомневаться в них уже нельзя.

А. Хотелось бы конечно после таких блужданий и обходов достичь достоверности, но этот твой вопрос меня как-то тревожит и мешает согласиться. Сдается мне, не стал бы ты у меня это спрашивать, если бы не имел что возразить; и сама сложность дела не дает мне видеть целое и уверенно отвечать в опасении чего-то таящегося в этих извивах, чего острота моего ума, просветить не может.

Авг. С охотой принимаю твое сомнение; оно признак ума не боязливого, а это лучший страж ясности. В самом деле, труднее всего не смутиться, когда то, что мы принимали с благосклонным и безусловным одобрением, шатается от возражений противников и как бы вырывается из рук. Поэтому насколько правильно уступать хорошо продуманным и прозрачным доводам, настолько же опасно неизвестное принимать за известное. Следует опасаться, что когда часто рушится казавшееся нам устойчивым и долговечным, мы впадем в такую неприязнь к доводам или страх перед ними, что не решимся иметь веру и в самую очевидную истину.

Но давай теперь поскорее пересмотрим, действительно ли ты правильно сделал, начав в этом сомневаться. Скажи мне пожалуйста, если кто незнакомый с ловлей птиц, где применяют прутья и клей, встретится с птицеловом, вооруженным своим оснащением, только еще не на ловле птиц а в пути, при виде его остановится, начнет по обыкновению удивленно соображать про себя и спросит, что значит убранство этого человека, а птицелов, заметив на себе внимание, из желания показать себя приготовит свои прутья и, заметив птичку, при помощи дудки и ястреба остановит ее, привлечет к себе и поймает, то разве он не научит своего зрителя без всяких знаков самим делом тому, что тот хотел знать?

А. Боюсь, не то же ли самое тут будет, что я сказал о спрашивающем что такое ходить: не думаю, что здесь показано все птицеловство.

Авг. От этой заботы тебя избавить не трудно: достаточно допустить, что прохожий был настолько понятлив, чтобы из увиденного познать весь тот род искусства; для нашего дела довольно и того, что о некоторых вещах, пусть не о всех, и пусть хоть некоторых людей можно научить без знаков.

А. То же могу и я допустить относительно своего: хотя хождение было ему показано лишь несколькими шагами, он, будучи понятлив, узнал вполне, что значит ходить.

Авг. Допусти, пожалуйста; не только не противодействую, но даже поощряю. Видишь, у нас обоих получилось, что кое-кто может научиться чему-то без знаков, и неверно казавшееся нам незадолго перед этим, будто вовсе ничего нельзя показать без знаков. Теперь уже не что-то одно или другое, а тысячи вещей представляются уму, которые без всякого подания знака кажут сами себя. И что нам сомневаться? Не говоря уж о людях, которые во всех театрах показывают без знака самими вещами бесчисленные зрелища, разве Бог и природа не через сами вещи показывают зрячим солнце и этот свет, заливающий и облекающий вселенную, Луну и прочие звезды, земли и моря и все без числа в них рождающееся?