Отсюда я заключаю, что мы, несомненно, получаем большие преимущества от совместного действия наших чувств и наших органов. Но еще лучше было бы, если бы мы пользовались ими отдельно и никогда не прибегали к помощи двух, если достаточно одного. Прибавлять осязание к зрению, когда достаточно воспользоваться своими глазами, - это все равно что запрягать рядом с двумя и без того уже очень резвыми лошадьми третью упряжную лошадь, которая тянет в одну сторону, в то время как остальные тянут в другую.

Так как я никогда не сомневался в том, что состояние наших органов и наших чувств оказывает большое влияние на нашу метафизику и нравственность и что наши наичистейшие, если можно так выразиться, интеллектуальные идеи тесно связаны с устройством нашего тела, то я стал расспрашивать слепого о пороках и добродетелях. Я заметил сначала, что он питает сильнейшее отвращение к воровству; это отвращение обусловливалось у него двумя причинами: легкостью, с которой можно обокрасть его так. чтобы он этого не заметил, и, может быть, в еще большей степени легкостью, с какой можно заметить, что он сам крадет. Это не значит, что он не умеет по-настоящему предостерегаться от того органа чувств, который, как он знает, дает нам преимущество перед ним, и что он не знает, каким образом скрыть следы воровства. Он не придаст большого значения стыдливости. Если бы не неблагоприятные атмосферные влияния, от которых его предохраняет одежда, ему была бы вовсе непонятна ее цель. И он открыто сознается, что не понимает, почему одну часть тела прикрывают скорее, чем другую, и еще менее понимает странное предпочтение, оказываемое некоторым из тех частей, которые нужно было бы держать открытыми ввиду способа их использования и ввиду недомоганий, которым они подвержены. Хотя мы живем в эпоху, когда философский дух освободил нас от множества предрассудков, я не думаю, чтобы мы когда-нибудь стали до такой степени игнорировать требования стыдливости, как мой слепой. Диоген не был бы для него философом.

Так как из всех внешних выражений чувств, вызывающих в нас сострадание и мысль о боли, на слепых действует только жалоба, то я предполагаю, что вообще они бессердечны. Какое различие существует для слепого между человеком, который мочится, и человеком, который без жалоб проливает свою кровь?