Чем рискуем мы, умирая? И сколько риска, напротив, представляет собою жизнь!

Смерть есть конец всего. После нее, повторяю, пропасть, вечное небытие; все сказано, все сделано; сумма добра и сумма зла равны; нет больше забот, затруднений; нет больше нужды разыгрывать роль: "фарс окончен".

"Почему я не использовал своих болезней или, вернее, какой-нибудь одной из них, чтобы покончить с этой великой комедией? Издержки по моей смерти уже были сделаны; не хватало только завершения дела, и теперь придется снова и снова возвращаться к нему. Подобно часам, замедленное движение которых, проходя все по одному и тому же кругу, хотя и более медленно, все же возвращает стрелку к ее исходному пункту, мы все таким же образом приходим к точке, которой избегаем. Самая ученая или самая удачная медицина в состоянии лишь замедлить движение стрелки. Зачем же тогда столько труда и усилий? Столь же глуп, как и труслив, тот, кто, смело взойдя на эшафот, сойдет с него, чтобы снова пройти под ударами и розгами жизни!" Вот слова, достойные человека, пожираемого честолюбием, снедаемого завистью, являющегося жертвой несчастной любви или преследуемого какими-нибудь иными страстями.

Нет, я не стану отравлять врожденной любви к жизни, я не буду изливать опасный яд стоицизма на прекрасные дни и почти процветание наших Люцилиев. Напротив, я постараюсь притупить острые шипы жизни, если уже не могу уменьшить их количества, чтобы увеличить наслаждение от срывания роз. Тех, кто вследствие своей неудачной и несчастной организации испытывает отвращение к прекрасному зрелищу Вселенной, я попрошу остаться в ней: по соображениям религии, если у них отсутствует чувство гуманности, или, что представляет собою гораздо большую ценность, в силу чувства гуманности, если они не признают религии. Я хочу указать простым людям на великие блага, которые религия обещает тем, у кого хватит терпения переносить то, что один великий человек назвал "горечью жизни", а также на вечные мучения, которыми она угрожает тем, кто не хочет жить, оставаясь добычей страдания и скуки. Тех же, для кого религия является тем, что она есть на самом деле, а именно басней, я, не рассчитывая на силу порванных уз, попытаюсь соблазнить благородными чувствами, внушить им то величие души, которое превозмогает все. Наконец, заставив их признать права гуманности, стоящие выше всего, я напомню о дорогих и священных отношениях, в которых больше пафоса, чем в самых красноречивых рассуждениях. Я вызову перед ними образы жены и плачущей любовницы, безутешных детей, которых смерть отца оставит без воспитания на земле. Кто даже на краю могилы не услышит столь трогательных криков? Кто не откроет умирающих век? Кто окажется столь трусливым, чтобы отказаться от несения бремени, нужного целому ряду лиц? Кто окажется таким чудовищем, что посредством минутного страдания вырвет себя у своей семьи, друзей, родины, стремясь освободиться от самых священных обязанностей?