- Ну, а это желание и эта любовь присущи, по-твоему, всем людям, и всегда ли они желают себе блага, по-твоему?

- Да,- отвечал я.- Это присуще всем.

- Но если все и всегда любят одно и то же,- сказала она,- то почему же, Сократ, мы говорим не обо всех, что они любят, а об одних говорим так, а о других - нет?

- Я и сам этому удивляюсь,- отвечал я.

- Не удивляйся,- сказала она.- Мы просто берем одну какую-то разновидность любви и, закрепляя за ней название общего [понятия,] именуем любовью только ее, а другие разновидности называем иначе.

- Например?- спросил я.

- Изволь,- отвечала она.- Ты знаешь, творчество - [понятие] широкое. Все, что вызывает переход из небытия в бытие,- творчество, и, следовательно, с создание любых произведений искусства и ремесла можно назвать творчеством, а всех создателей их - творцами.

- Совершенно верно,- согласился я.

- Однако,- продолжала она,- ты знаешь, что они не называются творцами, а именуются иначе, ибо из всех видов творчества выделена одна область - область музыки и стихотворных размеров, к которой и принято относить наименование "творчество". Творчеством зовется только она, а творцами-поэтами - только те, кто ей причастен.

- Совершенно верно,- согласился я.

- Так же обстоит дело и с любовью. По сути, всякое желание блага и счастья - это для всякого великая и коварная любовь. Однако о тех, кто предан таким ее видам, как корыстолюбие, любовь к телесным упражнениям, любовь к мудрости, не говорят, что они любят или что они влюблены,- только к тем, кто занят и увлечен одним лишь определенным видом любви, относят общие названия "любовь", "любить" и "влюбленные".

- Пожалуй, это правда,- сказал я.

- Некоторые утверждают,- продолжала она,- что любить - значит искать свою половину. А я утверждаю, что ни половина, ни целое не вызовет любви, если не представляет собой, друг мой, какого-то блага. Люди хотят, чтобы им отрезали руки и ноги, если эти части собственного их тела покажутся им негодными. Ведь ценят люди вовсе не свое (если, конечно, не называть все хорошее своим и родственным себе, а все дурное - чужим), нет, любят они только хорошее. А ты как думаешь?

- Я думаю так же,- отвечал я.

- Нельзя ли поэтому просто сказать, что люди любят благо?

- Можно,- ответил я.

- А не добавить ли,- продолжала она,- что люди любят и обладать благом?

- Добавим.

- И не просто обладать им, но обладать вечно?

- Добавим и это.

- Не есть ли, одним словом, любовь не что иное, как любовь к вечному обладанию благом?

- Ты говоришь сущую правду,- сказал я.