|
|
|
ГЕРАКЛИД ПОНТИЙСКИЙ (‛Ηρακλείδης ὁ Ποντικός) (ок. 390 – ок. 315 до н.э.), философ-платоник, член Древней Академии.
Жизнь. Родился в г. Гераклея на малоазийском побережье Понта Эвксинского (Черного моря) в семье Евтифрона, одной из наиболее известных в городе, восходившей к роду основателей колонии Дамидов (fr. 2 Wehrli = Suda Η 461). Возможно, Г. приехал в Афины во время 2-й сицилийской поездки Платона (367–366), как и Аристотель. В отсутствие Платона видное место в Академии занимал Спевсипп (возможно, исполнял функции схоларха), – во всяком случае, по сообщению Сотиона, Г. «сначала предался Спевсиппу, был слушателем пифагорейцев» (очевидно, имеется в виду увлечение Спевсиппа пифагореизмом). Вскоре Г. становится одним из ведущих членов Академии: по поручению Платона отправляется в Колофон, чтобы собрать стихи Антимаха (fr. 6. = Procl. In Tim. 28c); на время 3-й сицилийской поездки Платона (361–360) назначается схолархом (fr. 2). В отличие от Аристотеля и Ксенократа Г. остается в Академии и после смерти Платона. В 339, после смерти Спевсиппа, он принимает участие в выборах на должность схоларха, однако с перевесом в несколько голосов уступает Ксенократу (fr. 9 = IAHerc., col. VI) и возвращается в Гераклею, где, возможно, основывает свою школу и занимает значимый государственный или жреческий пост.
В античных биографических источниках имеются указания на интерес Г. к аристотелизму. По Сотиону, Г. был «ревнителем Платона и слушал Аристотеля» (fr. 3 = D. L. V 86) – вероятнее всего, имелся в виду его интерес к лекциям Аристотеля в Академии. Однако Диоген Лаэртий вслед за Сотионом помещает жизнеописание Г. среди биографий перипатетиков, ряд современных исследователей на этом основании также характеризует Г. как перипатетика, что противоречит остальной античной традиции, относящей Г. к платоникам. Фрагменты Г. впервые издал Ф. Верли, включив их, хотя и с определенными оговорками, в собрание текстов перипатетиков «Die Schule des Aristoteles».
Сочинения. Г. оставил обширное письменное наследие, однако ни одно из его сочинений до нас не дошло. Единственный и далеко не полный (47 наименований) каталог работ Г. сохранился у Диогена Лаэртия (D. L. V 86–88). Как показывает анализ названий упомянутых в нем трактатов и диалогов, тематически творчество Г. соответствует сложившемуся в Академии канону. У Г. были работы по диалектике: «О видах» (Περὶ εἰδῶν), «Решения» (Λύσεις), «Предпосылки» (’Αξίωμα), «О Благе» (ср. Simpl. In Phys. 453, 28–30, Г. вместе с прочими членами Академии слушал знаменитую лекцию Платона «О Благе»); риторике: «Занятия риторикой, или Протагор», «Решение трудностей эристики» и др.; полемические и экзегетические сочинения: «Против учения Зенона», «Против Демокрита», «Против Дионисия», «Против учения Метрона», «Толкования Гераклита», «О пифагорейцах»; сочинения по математике (ср. D. L. V 89. 3, возможно, «К теоремам») и музыке. Физике и космологии были посвящены «О природе» (fr. 118–123), «Физические затруднения» (Φυσικῶς ἀπορούμενα), «Об эйдолах», «Решения», «О небесных явлениях» (Περὶ τῶν ἐν οὐρανῷ). Типичной для Академии можно считать разработку учения о душе: «О душе», «О душе в частности», «О том, что в Аиде», «Об уме», «О бездыханной». Большая часть написанного Г. была посвящена этике и политике Г.: «О счастье», «Об образах жизни», «О благочестии», «О справедливости», «Об умеренности», «О мужестве», «О добродетели», «Об удовольствии», «О любви, или Клиний», «О власти», «Законы и то, что к ним относится», «О власти» (Περὶ τῆς ἀρχῆς) и др. В каталоге Диогена упомянуты также работы Г. по литературоведению: «Решения гомеровских вопросов», «О поэзии и поэтах», «О возрасте Гомера и Гесиода», «Об Архилохе и Гомере», «О некоторых особенностях Еврипида и Софокла», «О трех трагиках» (последние четыре – трактаты, в которых Г. впервые был применен сравнительный метод).
Г. отличал интерес к разного рода изобретениям и открытиям, свод которых содержался в сочинении со стандартным названием «Об открытиях» (Περὶ εὑρημάτων) (возможно, именно в нем Пифагор был назван изобретателем философии), а также к удивительным историям («О прорицателях»), мифологическим сюжетам и их толкованиям, этнографическим и географическим подробностям, которыми, судя по сохранившимся фрагментам, изобиловали сочинения Г. Его диалоги с занимательным сюжетом, в которых изображались известные люди прошлого, в т. ч. философы (Пифагор, Гераклит, Эмпедокл, Абарис и др.), внесли определенный вклад в развитие жанра философского диалога; Цицерон говорил об особом «гераклидовском» методе их составления (fr. 27 a–f). Произведения Г. свидетельствовали о литературной одаренности их автора, «слог его отличался красотой и вдохновением и доставлял большое удовольствием читателям» (D. L. V 89).
Философские взгляды Г. складывались в ходе внутриакадемических дискуссий. Между тем сам Г. не имел интереса к абстрактной метафизической проблематике, о чем свидетельствуют уже названия его сочинений. Он не принимает ни учения Платона об идеях (Plut. Adv. Colot. 1114f– 1115a), ни учений Спевсиппа и Ксенократа, наделявших математические предметы особым онтологическим статусом. В контексте академической философии такая позиция Г. означает признание чувственно воспринимаемого мира – телесного космоса – в качестве единственного истинного бытия, что сближает его взгляды со взглядами Филиппа Опунтского, Евдокса, Аристотеля, Теофраста. Как и для них, для Г. объектом изучения становится прежде всего физический мир во всем его многообразии, при этом платоновский «Тимей» прочитывается как ключ к его пониманию.
Космология и теология. Космологию Г. можно оценить как достаточно оригинальный синтез орфико-пифагорейских и демокритовских идей, в основе которого лежит тезис о бесконечности космоса (Вселенной) (fr. 112 = Stob. I 21, 3a. 4–5). Обоснованием идеи актуальной бесконечности божественного космоса, принципиально отличающей космологию Г. от платоновского учения о единственном, конечном и сферичном космосе (Plat. Tim. 31аb; ср.: 55с), становится учение о бесконечном множестве космосов. По мнению Г., «каждая звезда есть целый космос, содержащий землю, окруженную воздухом (ἀέρα), в беспредельном эфире (ἐν τῷ ἀπείρῳ αἰθέρι) (fr. 113а = Aёt. II 13, 15, p. 343 Diels; ср.: fr. 113bc). И тогда каждая звезда должна иметь уже собственную сферу фиксированных звезд, и так до бесконечности. Возможно, именно Г. имели в виду как Платон, критикуя в «Тимее» учение о бесчисленных мирах, так и Аристотель, обосновывая невозможность актуальной пространственной бесконечности в «Физике». Кроме того, следуя пифагорейской традиции, Г. признает, что Луна – это «земля, окруженная туманом (ὁμίχλῃ – fr. 114а = Aёt. II 25, 13, p. 356; ср.: fr. 114b, c), и утверждает, что она населена людьми (fr. 115 = D. L. VIII 72). Кометы трактуются им как освещенные облака, находящиеся на очень большой высоте (fr. 116 = Aёt. III 2, 5, p. 366).
Как и для Филиппа Опунтского, для Г. космология выступает в качестве астральной религии, согласно которой небесные тела (планеты, Земля, небо и сам Космос) обожествляются (fr. 111 = Cic. Nat. D. I 13, 34). Трехчастная, как у Ксенократа, астрально-планетарная структура, по Г., выглядит следующим образом: Зевс правит в высшей области неподвижных звезд, Посейдон – в средней области – на небесах, на нижнем уровне – Плутон, или Аид (fr. 95 = Olymp. In Phaed. 131 d; ср.: fr. 94).
По-видимому, Г., как и Платону, удается смешивать миф и логос: используя мифологические сюжеты, затрагивать сложные космологические проблемы, выдвигать интересные гипотезы. Одна из таких гипотез – объяснение видимого суточного вращения небесного свода вращением Земли вокруг своей оси (fr. 104–110). Независимо от того, что инспирировало эту идею, влияние пифагорейской традиции (ср. fr. 104 = Eus. Pr. Ev. XV 58, 3; Aёt. III 13, 3 p. 378: «Гераклид Понтийский и пифагореец Экфант утверждают, что земля вращается, однако не перемещаясь с места на место, но вращаясь на одном месте, как колесо на волу, с запада на восток вокруг своего центра») или дискуссии среди академиков (Arist. De Cael. 293b30 sq.), предлагавших различные интерпретации неясного места из «Тимея» (Tim. 40b), – Г., вероятно, развивает эту концепцию наиболее последовательно.
Другая догадка Г. связана с осознанием одного из недостатков гомоцентрических моделей космоса, распространенных в Академии (Евдокс, Каллипп, Аристотель), которые не объясняли наблюдаемое изменение яркости планет (особенно Венеры и Марса) при их движении по небесному своду. В качестве объяснения Г. предложил гипотезу о вращении Венеры и, вероятно, Меркурия вокруг Солнца (fr. 109 = Calc. In Tim. 110). С этой догадкой непосредственно связана гипотеза о вращении Земли вокруг Солнца (fr. 110 = Geminus ap. Simpl. In Phys. II 2), объясняющая аномалии в движении Солнца. Если согласиться, что эти гипотезы действительно были выдвинуты Г., то он оказывается непосредственным предшественником Аристарха Самосского, создателя первой гелиоцентрической модели Солнечной системы.
Физика. Для описания природы бесконечного космоса Г. обращается к атомизму различные модификации которого получают распространение в Академии (у самого Платона, Ксенократа и др.). Подвергнув анализу и критике учение Демокрита в сочинениях «Против Демокрита», «Толкования против Демокрита» и др., Г. разрабатывает собственную атомистическую концепцию и оригинальную терминологию. Началами всех вещей он называет ὄγκοι (массы или частицы) и предлагает для их характеристики редкий эпитет – ἄναρμοι, букв. «несвязанный», «без внешних связей» (fr. 119 a–b), вероятно, желая подчеркнуть этим особый механизм взаимосвязи первичных самодостаточных элементов, отличный от механического сцепления. Можно предположить, что ἄναρμοι ὄγκοι Г. понимал как самодостаточные и в этом смысле неделимые первоначала, обуславливающие качественное многообразие мира. Подвергаясь воздействию (fr.120 = Sext. Adv. math. X 318), они сохраняли неизменным собственный статус – качество первичного огня, воздуха, воды и т. д. Кроме того, Г. допускал мельчайшие неделимые бескачественные частицы (θραύσματα, fr. 121 = Stob. I 14, 1k. 9 (Aёt. I 13, 4 p. 12 Diels), определенным образом структурировавшие «массы» и определявшие единство качественно многообразного космоса. Разработанная Г. атомистическая концепция оказала влияние на физические изыскания перипатетика Стратона Лампсакского и Асклепиада Вифинского, римского врача 1 в. до н.э.
Психология. Последовательная реализация атомистического учения, утверждавшего универсальность первоначал, означала, что природа души не может быть принципиально отличной от природы космоса в целом. В соответствии с этим, в отличие от Платона, Г. понимает душу как «простое тело» (ἁπλοῦν σῶμα), эфирное или небесное (fr. 99 = Jo. Philop. In De an. I, prooem., p. 9 Heib.); по мнению Г., родственная небу, душа «похожа на сияние», или «сияющая» (φωτοειδῆ – fr. 98 а–d). Признание тождественности природы души и неба позволяет Г. обосновать вечность души и ее способность существовать самостоятельно. Человеческое тело понимается лишь как временное пристанище души, настоящий дом которой – Небо. В частности, Г. полагает, что пока души ожидают своего падения на землю, они держатся в пределах Млечного Пути (fr. 97). Уверенный, что при определенных обстоятельствах (напр., вызванных болезнями) душа может временно покидать тело человека, Г. проявляет особый интерес к подобного рода удивительным историям, свидетельствующим об уникальных способностях души, собирает их и литературно обрабатывает.
Процесс познания Г. понимает как реализацию принципа «подобное познается подобным». Следуя традиции, для объяснения механизма чувственного восприятия Г. использует теорию истечения образов (εἴδωλα) Эмпедокла–Демокрита, согласно которой «отдельные ощущения обусловлены соразмерностью пор, причем к каждому органу чувств подходит соответствующий род чувственно воспринимаемых объектов» (fr. 122 а–b). Можно предположить, что по аналогии Г. рассуждает и о постижении истины: истинной природе души открывается вследствие их соразмерности истинная природа космоса. В частности, вымышленный герой сочинения Г. «О том, что в Аиде» Эмпедотим (как предположил Верли, это имя составлено из двух: Эмпедокл и Гермотим из Клазомен, оба известные своими предсказаниями) видит в полуденном свете «полную истину относительно душ» (fr. 93 = Procl. In Remp. II, 119, 18 Kroll.). Если для Платона свет выступает лишь как условие чувственного восприятия (Plat. Tim. 45 b–c), то для Г., понимающего свет в качестве материи души и космоса, он обуславливает непосредственное созерцание истины.
Учение Г., сохранившееся в столь немногочисленных фрагментах, представляет его широко образованным, ярким и оригинальным мыслителем, предвосхитившим последующее развитие платонизма на пути сближения академической и перипатетической традиций.
Фрагменты
Литература
И. Н. МОЧАЛОВА