|
|
|
ПАНЕТИЙ (Παναίτιος) Родосский (ок. 180 до н.э., Родос – ок. 110 до н.э., Афины), философ-стоик, родоначальник т. н. Средней Стои.
П. происходил из старинного и влиятельного рода в г. Линд на Родосе. Первые сведения о стоическом учении, вероятно, получил от Кратета из Малла в Пергаме (Strab. XIV 5, 16 = fr. 5 Van Straaten). Из Пергама П. переехал в Афины, где (видимо, в 150-х) слушал Диогена Вавилонского, а затем Антипатра. В Риме познакомился с влиятельным государственным деятелем Сципионом Эмилианом (предположительно в сер. 140-х – fr. 25) и его окружением – Квинтом Муцием Сцеволой, Квинтом Эмилием Тубероном, Публием Рутилием Руфом и др.; там он жил довольно долго, периодически бывая в Афинах (ISHerc., col. 63). В 129, после смерти Антипатра, П. возглавил стоическую школу и был почтен афинским гражданством (fr. 27). В Риме авторитет П. оставался исключительно высоким (Цицерон неизменно отзывался о нем в превосходной степени, напр., De leg. III 14; De fin. IV 9, 23; De off. II 14, 51).
От сочинений П. сохранились немногочисленные фрагменты (не более 50–60, если руководствоваться строгими критериями аутентичности; значительная часть этих текстов находится в трактатах Цицерона). Известны следующие названия: «О промысле» (Περὶ προνοίας = fr. 33); «О надлежащем» (Περὶ τοῦ καθήκοντος = 34); «О школах» (Περὶ τῶν αἱρέσεων = 49); «О Сократе» (Περὶ Σωκράτους = 50); «О благодушии» (Περὶ εὐθυμίας = 45); Послание к Туберону (Cic. Tusc. IV 4). Возможно, П. (как и его ученик Посидоний) составил географическое описание побережья Италии (Lyd. De mens. IV 115 = 136).
П. – первый крупный реформатор стоицизма, существенно изменивший некоторые положения школьной доктрины, источником обогащения которой он считал платонизм. Прокл прямо зачисляет П. в платоники (In Tim. I p. 162, 12 Diehl = 57/76: «Панетий и некоторые другие платоники»; о симпатиях П. к Платону см. Cic. Tusc. I 79). П. занимался историей философских школ и, в частности, проблемой подлинности сочинений сократиков (D.L. II 64). Возможно, что в дополнение к внешнему делению греческой философии на ионийскую и италийскую П. ввел внутренний критерий, считая Сократа ключевым пунктом, с которого началось обращение философии к делам человеческим – вероятная тема соч. «О Сократе» (Athen. XIII 556 B = 133 cf. 134). Большой интерес П. проявлял к Аристотелю и перипатетикам (Cic. De fi n. IV 28,79).
Придерживаясь традиционного для стоиков деления философии на три части (хотя теорией познания и формальной логикой П., видимо, специально не занимался), П. начинал изложение с физики, основы которой излагались, вероятно, в трактате «О промысле». Вразрез со школьной традицией П., как и Боэт, отрицал учение о «воспламенении» (Philo. Aetern. 76 = 65; Cic. Nat. D. II 118): космос вечен (D. L. VII 142 = 66). Также П. сомневался в мантике, хотя и не отрицал ее открыто (Cic. Divin. I 6; II 88; D. L. VII 149 = 70 сл.). Вероятно, у П. заимствованы аргументы против астрологии и мантики в трактате Цицерона «О дивинации» (II 87–97). Возможно, и в трактате «О природе богов» Цицерон использовал материалы трактата П. «О промысле» (II 98 сл. – рассуждения о красоте и совершенстве космоса). Возможно также, что т. н. «трехчастная теология», различавшая теологию поэтов, философов и государственных деятелей (народную), восходит к П. (Tertull. Ad nat. II 1 сл.; Aug. Civ. D. IV 27; VI 6 и др. – свидетельства приписывают данное мнение Квинту Муцию Сцеволе и Варрону).
Психология. Человек – важнейшая сфера интересов П. Душа состоит из шести частей вместо обычных восьми (85). Речевая способность есть «часть влечения», т. е. приравнивается к простой функции «ведущего начала»; способность продолжения рода есть функция низшей «природы», но не разумной души в собственном смысле слова (Nem. De nat. hom 15 = 86; 26 = 86 a). Уже здесь намечен дуализм природа / разум. В отличие от Хрисиппа П. считал, что аффективная сторона души существует в ней самостоятельно наряду с разумной, но не как функция последней. Часть души – импульс, часть – разум (Cic. De off. I 101 = 87/107; I 132 = 88; I 105 = 81). Душа смертна: в этом одном, по словам Цицерона, П. разошелся с Платоном. Аргументы П.: 1) все рожденное смертно, душа – рожденна (о чем свидетельствует сходство отцов и детей не только обликом, но и нравом), следовательно, она смертна; 2) все, способное страдать, доступно болезни, а все таковое смертно, душа – способна страдать, следовательно, смертна (Tusc. I 79 = 83, cf. I 42).
Из антропологии и психологии следовали важные выводы для этики. Ее основоположения излагались в трактате «О надлежащем» (им широко пользовался Цицерон в одноименном сочинении), который П. задумал в трех разделах: 1 – о нравственно-прекрасном; 2 – о полезном; 3 – о соотношении прекрасного и полезного (этот последний, как свидетельствует Цицерон, не был написан). Конечная цель – жизнь согласно «побуждениям, данным нам природой» (ἐκ φύσεως ἀφορμάς – Clem. Strom. II 21, 129 = 96). П., возможно, стремился расширить школьное понятие блага за счет «природных» ценностей – здоровья, красоты и т. п. (Cic. De fin. IV 9, 23; D. L. VII 128).
Природой заданы четыре основных влечения: к познанию мира, к общению с другими людьми, к возвышению собственной души (к главенству) и к упорядочению жизни (Cic. De off. I 11–17). Природные влечения со временем развиваются в добродетели и служат основой «надлежащего». Совокупность природных влечений передается понятием «прекрасное» (καλόν = honestum), – ибо все, чего природа требует от человека, разумно, а потому нравственно-прекрасно. «Надлежащее» в поступках передается понятием «подобающее» (πρέπον = aptum, decorum) (Ibid. I 14; I 126 – не включает Ван Страатен; ср. I 93–101 = 87/107). Т. обр., впервые добродетели непосредственно выводятся из «первичного по природе», а «надлежащее» приравнивается к добродетели как ее практическое воплощение (D. L. VII 128; перипатетическое разделение добродетелей на теоретические и практические приписано П. Диогеном Лаэртием – VII 92 – вероятно, ошибочно).Из четырех основных влечений выводятся четыре традиционные добродетели: «мудрость» и «разумность» (соответствует добродетели «вообще» фр. 103–104), «справедливость» (105), «мужество», однако, заменяется добродетелью «величия души» (μεγαλοψυχία = magnitudo animi) (106/107), позволяющей быть выше всех превратностей судьбы (D. L. VII 93; Sext. Adv. math. IX 161), – эта замена была сохранена в этике Поздней Стои, где «величие души» занимает исключительно высокое положение (ср. Сенека).
П. предложил новую интерпертацию «апатии» с учетом новшеств в пси хологии, подразумевающих, что аффективная сторона души рядоположена разумной и совершенно устранить воздействие аффектов невозможно в принципе (Gell. N. Att. XII 5, 4 = 111; Cic. De off. I 69). Авл Геллий, вероятно, ошибается, приписывая П. полное отрицание «апатии». Скорее, П. существенно изменил значение этого понятия, сблизив его с перипатетической «метриопатией» и переосмыслив раннестоическую концепцию «благострастия» (εὐπάθεια). У П. «благострастие» – это гармоническое сочетание разума и аффектов, единство принципов и поведения, внутреннего (= «величие души») и внешнего достоинства. Нечто подобное П. хотел видеть в Сципионе. Вероятно, новое понимание «апатии» было изложено в трактате «О благодушии» (D. L. IX 20 = 45), которым, возможно, пользовался Плутарх в своем одноименном сочинении. Идеал мудреца П. принимал лишь как абстрактную школьную догму (ср. Sen. Ep. 116, 5 = 114). Моральной ценностью обладает само стремление к идеалу – «продвижение» (ср. Cic. De off. III 12–13 = 101), реально достижимая вершина которого представима в синтетической добродетели «величия души», связывающей этику П. с его политической программой. «Величие души» предстает как соединение справедливости и мужества, воплощенное в совершенном государственном деятеле (cf. Plut. Demosth. 13, 5–6 = 94), подобном Сципиону. Властвовать достоин только нравственный человек. Государство – средство для воспитания достойных людей, нравственная институция, корни которой уходят в первичные влечения (ср. Cic. Rep. I 34). Если объединение людей не преследует общей пользы и не способствует росту добродетели, оно не достойно называться государством (Cic. De off. I 124; II 51 и др.).
Весьма вероятно, что не без влияния П. в кружке Сципиона стал оформляться тот круг ценностей, смысл которых Цицерон позже выразил в понятии humanitas: человек тем более достоин уважения, чем полнее он реализовал свои способности, оформленные как риторическое совершенство, благовоспитанность и общая «цивилизованность» (Cic. De orat. I 33; 71; II 85–86; III 58; 94 etc.; Quint. Inst. or. II 15, 33).
Ученики (fr. 137–163): 1) римляне, участники кружка Сципио на: Туберон, Гай Фанний, Лелий, Квинт Муций Сцевола, Рутилий Руф; 2) греки: Аполлоний из Нисы, Деметрий Вифинский, Платон Родосский, Аполлодор Афинский и др. Самыми известными учениками П. были Гекатон Родосский и Посидоний из Апамеи.
Фрагм.:
Литература:
А. А. СТОЛЯРОВ