|
|
|
МОДЕРАТ (Μοδέρατος) из Гадиры (Γάδειρα, финикийское поселение в Испании) (2-я пол. 1 в. н.э.), философ-неопифагореец, автор сочинения «Пифагорейские учения» в 11-й кн. (используется Порфирием в соч. «Жизнь Пифагора», 48–53) и «О материи» (ср. Simpl. In Phys. 230, 34 sq. Diels). Сводка мнений М. о душе дается Ямвлихом (De anima, ap. Stob. I 49, 32. 41–54), его рассуждения о природе числа, схожие с пассажами из Теона Смирнского (p. 18, 3 sq. Hiller), приводятся у Стобея (Stob. I 8, 3–11).
На основании сохранившихся фрагментов можно предположить, что М. предвосхищает ряд концепций, традиционно считавшихся основными инновациями Плотина. Так, М. принадлежит учение о трех единых: первом – превосходящем бытие и всякую сущность, втором – умопостигаемом, которое есть истинно сущее и которое М. отождествляет с идеями, и третьем – душевном, которое существует в силу приобщения к первому и второму единому и к идеям. Т. обр., у М. очевидно прослеживается система трех сверхчувственных ипостасей, которую долгое время считали отличительной чертой неоплатонизма. Как показал Э.Р. Доддс, эта система могла быть разработана М. в ходе толкования трех первых гипотез платоновского «Парменида», а также второго платоновского письма, где говорится о трех царях (Epist. II, 312e). Комментируя Платона, М., вероятно, полагал, что вычленяет из его сочинений исконные пифагорейские доктрины, скрытые там под видом упражнений в диалектике. В приводимом Порфирием отрывке из «Пифагорейских учений» (V. Pyth. 53) М. прямо обвиняет Платона, Аристотеля и других членов древней Академии в плагиате у пифагорейцев. По его словам, те присвоили себе все выводы пифагорейской школы, «изменив в них разве что самую малость», а все самое дешевое, пошлое и удобное для осмеяния выдали за подлинную суть пифагорейского учения, чем обрекли его на упадок и забвение. Не исключено, что к числу такого рода «пифагорейских доктрин», вычитанных М. у Платона, относилось и учение о двух материях: одной, которая присутствует в умопостигаемом мире в виде количества (ποσότης) и представляет собой первичное проявление небытия, и другой, которая является «тенью» и отражением первой и составляет материю чувственно воспринимаемых вещей. Эта последняя непричастна высшим принципам и лишь по видимости (κατ̕ ἔμφασιν) упорядочивается умопостигаемыми формами. Началом самой материи М. считал неопределенную двоицу, полагая, что о первообразах и первопричинах сущего можно говорить не иначе как при помощи числового символизма, поскольку сами по себе они труднопостижимы и трудновыразимы. Вот почему причину тождества, равенства, единодушия и сочувствия всего в мире пифагорейцы обозначают как «единое», а причину несогласия, неравенства, делимости и изменчивости – как «двоицу» (V. Pyth. 48–50). Подобным же образом М. предпочитал описывать и душу. Он не только соотносил ее с третьим единым, но и определял ее сущность как «число, заключенное в пропорциях» (Stob. I 49, 32. 41) или как математическую гармонию, «делающую согласными и соразмерными вещи, различные в каком-либо отношении» (I, 49, 32, 52–54). Также на примере чисел М. демонстрировал и процесс разворачивания всего сущего из единства во множество и обратно. Во всяком случае, именно в этом смысле можно истолковать его определение числа как «начинающегося с единицы исхождения (προποδισμός) во множество и заканчивающегося в единице возвращения (ἀναποδισμός)» (I, 8, 3–5).
Как показал Уитаккер, едва ли можно признать самого М. автором всех перечисленных концепций. Скорее всего, он был одним из представителей уже сложившейся к началу 1 в. н.э. неопифагорейской традиции, для которой был характерен отказ от среднеплатонического отождествления единого с умом-нусом, отождествление материи с принципом неопределенной множественности и использование числового символизма для описания первых начал сущего. Эта традиция могла оказать влияние на Аммония Саккаса, а через него – на Плотина.
Литература
С. В. МЕСЯЦ