|
|
|
НУМЕНИЙ (Νουμήνιος) (2-я пол. 2 в. н.э.), философ-платоник пифагорейской ориентации. Биографических сведений о Н. практически нет. Родился в Апамее (Сирия). Часто упоминается вместе с Кронием, который, как и Н., толковал Гомера. Сочинения: «О благе» в 6 кн. (fr. 1–22 Des Places: I кн. – бестелесность подлинного бытия, блага и бога, в чем различные религии согласны с учением Платона; II кн. – определение блага; III–IV кн. – аллегорическое изложение блага в Ветхом (fr. 1с, 9) и Новом Завете (fr. 10); V–VI кн. – бытие в его отношении ко второму и третьему богу); «О расхождении академиков с Платоном» (fr. 24–28); «О сокровенном учении Платона» (fr. 23); «О нетленности души» (fr. 29 и, вероятно, 30–35); Ориген упоминает названия сочинений Н. «Удод», «О числах», «О месте» (fr. 1с), о которых больше ничего не известно.
Показывая, что представители академического скепсиса отошли от учения Платона, Н. развивает тенденцию, начатую в платонизме Антиохом Аскалонским, противопоставившим Древней Академии скептическую (в противоположность своему учителю Филону из Ларисы, который утверждал единство в истории самой Академии – Cic. Acad. I 13–43; II 11, 12, 16, 17) и призвавшим вернуться к учению древних (т.е. академиков и к самому Платону). Восхищение Н. вызывают Пифагор и Сократ, подлинным наследником которых был Платон (fr. 24). Н. приписывает Сократу учение Ксенократа о трех богах (fr. 24, 51–53), которое сам развивает в сочинении «О благе».
В отличие от тела подлинное благо нельзя представить на основе чувственных вещей. Оно совпадает с бытием как таковым (τὸ ὄν), к которому как к предмету высшей науки мы восходим благодаря занятиям математикой (fr. 2). Оно – ни тело, ни материя (fr. 4); будучи изъято из сферы времени, оно вечно, устойчиво, тождественно (fr. 5); как подлинное бытие благо умопостигаемо (fr. 7), и именно с ним соотносится первый бог, Сущий (ὁ ὤν ветхозаветной Книги Исхода 3:14 – fr. 13, 4), чья неподвижность есть некое исходно присущее ему движение (ср. Arist. Met. XII (Λ) 7, 1072a26 – ὄρεξις ἀκίνητος Перводвигателя), благодаря которому космос получает свой порядок, вечность своего пребывания и спасение во всех своих частях (fr. 15). Этот высший бог есть ум – причина бытия и идей, и именно как таковой он оказывается благом (fr. 16), а в качестве блага – единым (fr. 19, 12–13). Первый бог – царь, стоящий выше любой деятельности (fr. 12); ему подражает второй бог – благой демиург: как первый бог есть причина бытия, так второй – становления. Второй бог – всецело созерцателен: в созерцании он создает и свой собственный вид-идею, и здешний космос – подобие тамошнего (fr. 16). Поэтому он равно связан с умопостигаемым, к которому он обращен, и с чувственно воспринимаемым, которое он создает, сочетавшись с материей-диадой: придав ей единство и связав ее гармонией (fr. 18, 8), он сам разделяется ею, забывает об умопостигаемом, забывает о себе самом и так оказывается третьим богом, хотя по существу второй бог (мировая душа) и третий бог (одушевленный ею космос) – суть один бог (fr. 11). Этих трех богов Н. называет «отец – создатель – создание» или «дед – сын – внук» (fr. 21).
Находящиеся в этом мире разумные и ощущающие (но не растительные) души – бессмертны (fr. 4а), причем наша душа, происходящая от неделимой монады и делимой неопределенной двоицы (fr. 39), имеют две части: разумную и неразумную; вмещая все уровни бытия, душа связана с ними в своих перевоплощениях (fr. 41).
Толкуя гомеровский текст о пещере нимф («Одиссея» XIII 109–113), Н. излагает пифагорейскую концепцию, согласно которой души, сходящие в этот мир, пребывают в воде, поскольку она изначально одушевлена богом, и в связи с этим ссылается на Книгу Бытия 1:2 («И Дух Божий носился над водою»). Души опускаются в этот мир с зодиакального круга через тропик Рака и возвращаются через тропик Козерога (fr. 34). Зодиак – центр мира, находящийся между небом и землей, где находятся судьи, определяющие души либо на небо, либо под землю в тамошние реки (fr. 35). Поэтому странствия Одиссея, которые должны были закончиться среди народа, не знающего моря (не знакомого с веслом), символизируют душу, прошедшую череду рождений и освободившуюся от материи (fr. 33). Противостояние лучших душ, опекаемых Афиной, худшим, неизбежно падающим в сферу рождения, Н. усматривал в платоновском мифе об Атлантиде, в конце концов погрузившейся в воду (fr. 37).
Н. относится к той части средних платоников, которые считали необходимым осмыслить языческий платонизм на фоне иудео-христианского монотеизма (ср. Цельса) и восточных религий (брахманизма, митраизма, зороастризма, египетских религиозных представлений). Но Н. обращается к Востоку не ради создания некоей синкретической философии, а ради противопоставления христианскому откровению учений, данных в откровении древнейшим народам, которые были ближе к богам (ср. Платон, «Филеб» 16 с): именно эти учения предание донесло до Пифагора и Платона, которого, согласно Евсевию, Н. называет «Моисеем, говорящим по-аттически» (fr. 8, 13), и чьим верным адептом остается.
Фрагменты:
Литература:
Ю. А. ШИЧАЛИН