ГЕГЕСИЙ (‛Ηγησίας) (ок. 320–280 до н.э.), представитель Киренской школы, за пессимистическую проповедь самоубийства получивший прозвище «Учитель Смерти» (Πεισιθάνατος). Известно о единственном сочинении Гегесия – ’Αποκαρτερῶν (Cic. Tusc. I 84, 4, ср.: Plut. De amor. prol., 497d5), в которой, согласно названию, рекомендовалось самоубийство путем голодной смерти. Вероятно, Г. был главой некоего постоянного кружка слушателей, которые по его имени назывались «гегесианцами» (οἱ ‛Ηγησιακοί). Диоген Лаэртий дает сводку учения, возникшего в кругу Г. (D. L. II 93–96).

Г. исходил из гедонистического принципа киренаиков о телесном на­слаждении (ἡδονή) как цели; соответственно, противоположным состояни­ем была боль (πόνος). Полагая главным и безусловным благом наслажде­ние, Г. учил, что бедность и богатство как таковые, жизнь и смерть, свобода и рабство, честь и бесчестие не имеют к наслаждению прямого отношения: наслаждение богача или наслаждение бедняка одинаковы. Наслаждение – это наше субъективное ощущение (πάθος); вне нашего восприятия, по при­роде приятного нет; как правило, людям тем приятнее вещь, чем она реже встречается, насколько нова она для них, насколько таких вещей много. Эти обстоятельства влияют на испытываемое нами удовольствие, но Г., как и все киренаики, воздерживался от оценки причин, доставляющих состоя­ния удовольствия и страдания, считая их непостижимыми. Для достижения максимального количества удовольствий не следует гнушаться какими-то из них, но стремиться ко всем, не выбирая.

Киренаики считали благом наслаждение, а счастьем – совокупность всех наслаждений в прошлом, настоящем и будущем. Это положение Г. не принимал: выступая против традиционного этического эвдемонизма, он утверждал, что счастье не просто вторично по отношению к наслажде­ниям (как их простая совокупность), но что его «вообще не может быть» (D. L. II 94): тело всегда испытывает болезненные ощущения (παθήματα), душа разделяет страдания тела и потому «волнуется» (ταράττεσθαι), случай препятствует исполнению надежд, – так что счастье на практике недости­жимо. Г. отрицал не только счастье, но и ценность благодарности, дружбы, благодеяний, любви к отечеству: все поступки, с ними связанные, совер­шаются не ради них самих, а ради выгоды, из них проистекающей, а сами по себе они не представляют интереса. Вывод Г.: поскольку чистого насла­ждения все равно нет и последовательный гедонизм невозможен, то такая жизнь бессмысленна и поэтому жить не стоит. Свое умозаключение о вы­боре смерти Г. адресовал к кругу людей мудрых, σοφοί, понимающих теоре­тическое основание вывода, ср. цитату из Г. у Epiph. Panar. III, 507. 20 Holl: «Дурному полезнее жить, а мудрецу – умереть». После лекций Г. некоторые его слушатели, осознав несовместимость идеала с действительностью, и на самом деле принимали решение уйти из жизни, отказавшись от пищи (ср. Plut. De amor. prol., 497d5).

Фрагменты

• GIANNANTONI, SSR, II, 1990, p. 113–115 (текст); IV, p. 189–193 (прим.).
• См. лит. к ст. Киренская школа.

М. А. СОЛОПОВА