ИДЕЯ (греч. ἡ ἰδέα от εἴδω, inf. ἰδεῖν – видеть; ср. с этимологически родст­венным «эйдос», τὸ εἶδος), букв. значение: внешний вид, внешность, наруж­ность; один из основных терминов древнегреческой философии.

Термин ΙΔΕΑ до Платона. Становление «идеи» как специального тер­мина относится к 5 в. до н.э. Впервые в философских текстах «идея» встре­чается у Демокрита, который использует это слово для обозначения атомов, выделяя внешнюю форму как отличительную черту неделимых материаль­ных первоначал, ср. фр. 198 Лурье: «все есть неделимые идеи» (τὰς ἀτόμους ἰδέας, Plut. Adv. Colot. 8, p. 1110f), фр. 198: «душа состоит из шарообразных идей» (Aët. IV, 3, 5, ср.: фр. 288, 240 Лурье). О значимости именно этого обо­значения говорит использование его в качестве названия сочинения об ато­мах – «О формах» (Περὶ ἰδεῶν – Sext. Adv. math. VII 137= фр. CXVI Лурье).

Значение идеи и эйдоса как определенных классификационных единиц формируется в процессе бурного развития медицины и риторики. Тексты, собранные в Гиппократовом корпусе, показывают, что практикующие врачи начинают объединять случаи болезней со сходной патологией в типы или формы, чтобы рассматривать их совместно. При этом указанные формы на­зывают (особенно во мн. ч.) эйдосами или идеями, обычно используя эти понятия как синонимы (Hippocr. De diaet. morb., 3; De pr. med., 23 и др.). Сходная практика встречается у риторов и софистов, ср.: Plat. Phaedr. 270b1–2; Isocr. Antid., 183; ср.: Hel., 11; Bus., 33 – об идеях (= приемах, фор­мах) речи. Интенсивное развитие разнообразных технических приемов рас­ширяет практику использования как эйдоса, так и идеи, приводя в конечном счете к их дифференциации. В частности, когда хотят подчеркнуть един­ство в многообразии исследуемых феноменов, возникает понятие «единой идеи» (μία ἰδέα) (Hippocr. De fl at., 2), – выражение, которое впоследствии в философии Платона приобретет характер технического.

Заслуга введения идеи и эйдоса в собственно философский дискурс принадлежит, по-видимому, Сократу, перенесшему эти понятия на область этики. Его стремление к точным дефинициям явлений нравственной жизни требовало как диалектического искусства разделять по родам (Xen. Mem. IV 5, 12), так и умения за многозначностью слов раскрыть постоянный, самотождественный смысл, усматривать общее в различающемся, единое во многом. Этот контекст и лишил идею-эйдос строгой определенности, за­дав широкое поле значений от «логического вида» до «сущности».

Платон придал идее статус одного из наиболее значимых понятий за­падноевропейской философской мысли. Нигде специально не давая опреде­ление «идее» (и не так часто используя по сравнению с термином «эйдос», – по подсчетам А. Ф. Лосева, ἰδέα встречается в общей сложности 98 раз, тогда как εἶδος – 408), Платон сохраняет за этим понятием весь спектр уже существовавших значений, добавляя новые. Несмотря на многообразие смысловых оттенков «идеи» в платоновских диалогах, можно выделить три основных: 1) наглядно-конкретное, 2) логико-семантическое и 3) онтологи­ческое.

Наглядно-конкретное значение, исходное значение идеи как внешне­го вида, той или иной непосредственно созерцаемой данности (в этом зна­чении идея и эйдос являются синонимами), находим как в ранних, так и в поздних текстах Платона: «Хармид» (157d, 158а, 175d), «Протагор» (315е); «Пир» (196а), «Тимей» (70с, 71а, ср.: 49с, 58d, 60b), «Государство» (588с, 588d), «Политик» (289b, 291b) и др.

Логико-семантическое значение идея и эйдос получают в ходе разработ­ки Платоном диалектического искусства вслед за софистами и Сократом. В этом значении идея и эйдос выступают в качестве инструментальных по­нятий и получают статус терминов с различным содержанием. Согласно Платону, диалектическое искусство предполагает умение, «охватывая все общим взглядом, возводить к единой идее (εἰς μίαν ἰδέαν) разрозненные по­всюду явления», и «обратное действие – умение разделять на виды (κατ̕ εἴδη) почленно, сообразно с их природой, стараясь не раздробить ни од­ной части…» (Phaedr. 265de). В этом случае эйдос приобретает значение классификационной единицы, а κατ̕ εἴδη становится техническим выра­жением (273e, 277b, 277c), обозначающим разъединение целого (единого) на отдельные группы, классы, виды. Искусство диэрезы, демонстрируемое Платоном в ряде диалогов, прежде всего в «Софисте» (219а–236с; 264с–266е) и «Политике» (258b–267с), дает многочисленные примеры использо­вания эйдоса как классификационной единицы. Множественности эйдосов Платон противопоставляет единичность идеи (μία ἰδέα), в ней находит вы­ражение результат объединения.

Однако идея и эйдос в данных контекстах не могут быть сведены только к общим понятиям, играющим инструментальную роль логических конст­руктов. Они раскрываются как смысловые единства, внутреннее смысловое содержание вещи, ее сущность. В смысловом отношении идея не исчерпы­вается вещами ни в их отдельности, ни в их той или иной совокупности. Она выступает образцом и целью при соединении рассеянного множества в цельное и неразрывное единство и как единая идея может быть обнаруже­на у всего и во всем. Именно в этом смысле Платон говорит об «идее эйдо­са» (Theaet. 203e). Можно сказать, что мир идей-эйдосов – это мир смыслов всего существующего.

При всем богатстве оттенков логико-семантического понимания идеи и эйдоса их содержание этим не исчерпывается. Начиная самостоятельное философское творчество под влиянием элеатов и разделяя тезис Парменида о тождестве бытия и мышления о бытии, Платон убежден не только в объек­тивном существовании смысла вещей, но и в особом онтологическом статусе идей-эйдосов. Именно их онтологизация, понимание как трансцендентных умопостигаемых форм, существующих отдельно от единичных вещей, ста­ла основанием для характеристики центрального учения Платона как «уче­ния об идеях», получившей распространение в Древней Академии. И хотя Платон практически не использует понятие «идея» в значении истинно су­щего (идея Блага в «Государстве» скорее исключение, чем правило), пред­почитая характеризовать идеальное бытие прежде всего как существующее само по себе, контекст таких диалогов, как «Федон», «Пир», «Государство» (кн. VI), говорит о том, что и идея, и эйдос, будучи вечными, неизменными, самотождественными и самодостаточными, представляют истинное бытие, принципиально отличающееся от чувственно воспринимаемого мира ста­новления. В онтологическом значении, в отличие от логико-семантическо­го, идея, как и эйдос (Платон не различает их онтологический статус), яв­ляется причиной существования вещи, возникающей через «причастность» (μέθεξις) или уподобление ей. В последнем случае идея выступает в каче­стве образца (парадигмы), но уже не как определяющая смысл вещи, а как источник ее существования, ибо только присутствие (παρουσία) подлинного сущего делает возможным существование чувственного мира, обеспечивая как его множественность, так и самотождественную единичность каждой из существующих вещей. Именно как подлинное бытие идея является ос­нованием истинного знания (ἐπιστήμη), вечного и неизменного результата созерцания (θεωρία) идей глазами ума.

Дискуссии в Древней Академии. Отсутствие строгих логических де­финиций и доказательных онтологических построений, многозначность платоновских текстов в целом стали причиной для различных интер пре­таций идей-эйдосов и развернувшейся в Академии в середине 4 в. до н. э. по этому поводу оживленной дискуссии, что нашло отражение в це­лом ряде работ учеников Платона (Спевсипп: «Об образцах родов и ви­дов»; Ксенократ: «Об эйдосах», «Об идеях», «О родах и видах»; Гераклид Понтийский: «Об эйдосах»; Теофраст: «Об эйдосах»; Аристотель: «О ви­дах и родах», «Об идеях»). Материалы дискуссии показывают, что опреде­ляющей тенденцией в понимании идей-эйдосов в Академии стало отожде­ствление логико-семантического и онтологического значений, в результате чего идеи-эйдосы превращались в субстантивированные общие, родовые и видовые, понятия, говоря словами Аристотеля, общее признавалось от­дельно существующим (Arist. Met., 1085a23–26). В этой связи вполне за­кономерным становится употребление вместо «идеи» понятий «предикат» («сказуемое», τὸ κατηγορούμενον – Arist. E.N. I, 1096a19–24; ср.: Alex. In Met. 82, 11–83, 16; [Arist.] Divis. 64–65 Мutsch.) или род, которые наряду с «видом» в течение короткого времени становятся техническими термина­ми. Онтологизация общих понятий и как следствие онтологизация логиче­ских связей, возникающих между ними, приводили к ряду противоречий, тщательно проанализированных Аристотелем (Arist. Top. 143b11–33; Met. 991a26–30; 1039a30–b3 и др.).

Участие в дискуссии имело важное значение для Платона, требуя большей терминологической ясности и уточнения собственной позиции. Диалог Платона «Парменид», получивший в Античности двойное название «Парменид, или Об идеях», стал ответом на академическую критику. В пер­вой части диалога (Parm. 126a–135d) Платон представил сводку возражений «против идей», воспроизведя аргументы, выдвинутые в Академии в процес­се дебатов, с целью защиты идей и полемики с их противниками. Кроме того, вопросам, обсуждаемым в ходе дисскуссии об идеях, посвящен «Софист», отзвуки полемики обнаруживаем в «Тимее» (Tim. 51cd) и «Филебе» (Phileb. 15a–c), в Седьмом письме (Epist. VII, 342b–344b). Не соглашаясь с интер­претацией идей-эйдосов как родо-видовых понятий, Платон пришел к выво­ду о необходимости демаркации логико-семантического и онтологического значений идеи-эйдоса, поскольку «все идеи суть то, что они суть, лишь в от­ношении одна к другой». Понятия же, т. е. находящиеся в нас подобия, одно­именные с идеями, «образуют свою особую область и в число одноименных им идей не входят» (Parm. 133c–134e). Подобное утверждение требовало отказа от парменидовского тождества бытия и мысли о нем, но именно этот отказ и позволял Платону сохранить идею как вечное, неизменное, самото­ждественное бытие. Разработкой этой проблематики Платон занят во вто­рой части диалога «Парменид» и в «Софисте», показывая принципиальное различие между истинным бытием и нашим мышлением о нем.

Понимая мышление, внутреннюю речь, как «результат взаимного пере­плетения эйдосов», «смешения одного с другим» (Soph. 259е), Платон ут­верждает диалектику – искусство рассуждать и мыслить, состоящее в уме­нии «различать все по родам, не принимать один и тот же вид за иной и иной за тот же самый» (253d), т.е. в способности оперировать понятиями (идея­ми и эйдосами). Любое из понятий, будучи конечным и ограниченным пред­метом рассудочного знания, определяется через свою противоположность, тем самым раскрывая собственную самопротиворечивую природу, «тожде­ство единства и множества, обусловленное речью» (Phileb. 15d). Виртуозно владея диалектикой, Платон демонстрирует взаимное переплетение «глав­нейших родов» в «Софисте», смешение единого и многого в «Пармениде». Т. обр., самопротиворечивость выступает как основная характеристика идей и эйдосов, возникающих в душе как результат объединения многообразия в единстве понятия.

В отличие от идеи-понятия идее как вечному, неизменному, самодостаточ­ному и всегда самотождественному бытию невозможно приписать никакого предиката, в т. ч. и предиката бытия, т.к. это означало бы утверждение тож­дества идеи (истинного бытия) и ее умопостигаемого подобия. Так формиру­ется учение Платона о сверхсущем (истинном, чистом, подлинном бытии), в «Федре» обозначаемом как «занебесное место» (247с), и закладывается традиция апофатической трактовки истинного бытия. В качестве сверсущих выступают идея Блага в «Государстве», Единое как таковое в «Пармениде» и т. д., причем все идеи как трансцендентные формы имеют одинаковый онто­логический статус. Говорить об иерархии идей в этом случае можно лишь как об иерархии ценностей, что делает идею Блага, безусловно, высшей ценно­стью, образцом и источником всего благого. Об идеях как сверхсущем не мо­жет быть рассудочного знания (ἐπιστήμη), подлинное бытие познается само по себе, представляя собой ум как тождество познаваемого и познающего (Resp. 511d; Epist. VII, 342b–343b). Осознание принципиального различия ло­гико-семантического и онтологического значений идеи-эйдоса, стремление избежать их смешения приводит Платона к терминологическим изменениям: «подлинное бытие», «бытие само по себе» становятся наиболее часто упот­ребляемыми синонимами идеи как трансцендентной формы. Спевсипп, отказавшись от признания трансцендентности идей (fr. 35 = Met. 1085b36–1086a5; fr. 36 = Met. 1090a2–b5), утверждает в качестве под­линных сущностей математические предметы. Поиски компромисса приво­дят Ксенократа к концепции метафизического атомизма, в основе которого лежало понимание идеи как неделимого начала, первого элемента (fr. 42, 44) или «истинного единства» (fr. 39). В качестве таковых Ксенократ рас­сматривал эйдетические числа (εἰδητικὸν ἀριθμόν), или идеи-числа, и неде­лимые геометрические фигуры – линию (идея длины, или первой двоицы), плоскость (идея троицы, или треугольник), геометрическое тело (идея чет­верицы, или пирамида). Каждая идея, обладая отдельным и уникальным существованием, понималась как «парадигматическая причина всего того, что создается по природе» (fr. 30; ср.: Спевсипп о декаде как о парадигмаль­ной идее).

Аристотель выступил как наиболее последовательный критик «учения об идеях». Отрицая трансцендентный статус идей, он практически полно­стью сохранит за идеей-эйдосом логико-семантическое значение, предло­жив концепцию имманентной «идеи-формы». «Форма», по Аристотелю, не имеет самостоятельного существования и может быть «отделена» от эм­пирической вещи только мысленно. Аристотель закрепляет это термино­логически, используя вместо многозначных идеи и эйдоса целый ряд дру­гих терминов: род (γένος), форма (μορφή), суть бытия вещи (τὸ τί ἦν εἶναι), общее (τὸ καθόλου), сущность и др.

Весь спектр значений «идеи», представленный в диалогах Платона и технически оформленный в ходе академических дискуссий, сохраняет­ся на протяжении античной традиции. В частности, стоики, отрицая вслед за Аристотелем особый онтологический статус идеи как истинного бытия, сохранили за идеей логико-семантическое значение. Идеями они называли общие понятия (κοιναὶ ἔννοιαι), ставя перед собой задачу определить приро­ду, статус и классификацию понятий.

Средний платонизм. Дальнейшая разработка понятия «идея» связана с традицией платонизма. Поскольку базовым для него является противо­поставление чувственного мира миру умопостигаемому, а задачей – обос­нование иерархической структуры бытия, то значение «идеи» в той или иной системе определяется ее местом в выстраиваемой структуре. В рамках среднего платонизма, осуществившего синтез платонизма с перипатетиче­ской и стоической традициями, идеи как трансцендентные формы тракту­ются как «мысли» Демиурга-Ума, Бога. Алкиной, определяя в «Учебнике платоновской философии» идею, подчеркивает, что «у бога она есть его мышление, для нас она – первое умопостигаемое» (Alc. Didasс. IX, 1; ср.: Philo. Opif. 20; Plut. De sera 550d). Истолкование парадигмы (παράδειγμα) Платонова «Тимея» как совокупности идей, образцов для физического мира, представленное у Антиоха Аскалонского, Филона Александрийского, Плутарха из Херонеи, Алкиноя и др. платоников, своим источником име­ет онтологическую иерархию Ксенократа. Согласно Алкиною, «идеи суть вечные и самодовлеющие акты божественного мышления», вечные образ­цы для существующего по природе (Didasc. IX, 1–2). Такой онтологический статус идей определял их и содержательно: не могло быть идей как образ­цов искусственных, ничтожных и отдельных предметов. Кроме того, идея употреблялась и в логико-семантическом значении как сущность второго порядка, как эйдос в материи, неотделимый от нее (Ibid. IV, 7).

В неоплатонизме, в частности у Плотина, сохраняется это различие: идеи как трансцендентные образцы помещаются в Уме, как имманентные формы (которые Плотин вслед за стоиками называет также логосами) – в душе; ср. названия ряда трактатов и разработку данной проблематики в них: «Для каждой ли вещи есть идеи» (V 7), «Об уме, идеях и сущем» (V 9), «О том, как появилось множество идей, и о благе» (VI 7).

Словари:

• Ast F. Lexicon Platonicum. Lipsiae, 1835–1838. Bonn, 1951;
• Bonitz H. Index Aristotelicus. Berlin, 1870 (repr. Graz, 1955);
• Brandwood L.A. World Index to Plato. Leeds, 1976;
• Sleeman J.H., Pollet G. Lexicon Plotinianum. Leiden; Leuven, 1980.

Литература:

• Robin L. La Théorie platonicienne des idées et des nombres d’après Aristote. Paris, 1908;
• Gillespie C. M. The Use of εἶδος and ἰδέα in Hippocrates, – ClassQu 6, 1912, p. 179–203;
• Stenzel J. Zahl und Gestalt bei Platon und Aristoteles. Leipzig; Berlin, 1924;
• Jones R.M. The Ideas as the Thoughts of God, – Classical Philology 21. 4, 1926, p. 317–326;
• Else G. The Terminology of the Ideas, – Harvard Studies in Classical Philology 47, 1936, p. 17–55;
• Ross W.D. Plato’s Theory of Ideas. Oxford, 1951;
• Rich A.N.M. The Platonic Ideas as Thoughts of God, – Mnemosyne, ser. 4, 7, 2, 1954, p. 123–133;
• Saffrey H.D. Le Perì philosophias d’Aristote et la théorie platonicienne des idées-nombres. Leiden, 1955;
• Gadamer H.-G. (hrsg.). Idee und Zahl: Studien zur platonischen Philosophie. Heidelberg, 1968;
• Des Places E. Lexique de la langue philosophique et religieuse de Platon. Paris, 1973;
• Krämer H.J. Aristoteles und die akadem­ische Eidoslehre. Zur Geschichte der Universalienprobleme im Platonismus, – AGPh 55, 1973, S. 119–190;
• Isnardi Parente M. Dottrina delle idee e dottrina dei principi nell’ Accademia anti­ca, – Annali della Scuola Normale Superiore di Pisa, Classe di Lettere e Filosofia, ser. III, vol. VII, 3, 1977, p. 1017–1128;
• Annas J. Aristotle on Substance, Accident and Plato’s Forms, – Phronesis 22, 1977, p. 146–160;
• Malcolm J. Plato on the Self Predication of Forms. Oxford, 1991;
• Fine G. On Ideas: Aristotle’s Criticism of Plato’s Theory of Forms. Oxford, 1993;
• Dorter K. Form and Good in Plato’s Eleatic Dialogues: the Parmenides, Theaetetus, Sophist, and Statesman. Berk., 1994;
• Devereux D. Separation and Immanence in Plato’s Theory of Forms, – OSAPh 12, 1994, p. 63–90;
• Perl E.D. The Demiurge and the Forms: A Return to the Ancient Interpretation of Plato’s Timaeus, – AncPhil 18, 1998, p. 81–92;
• Baltes M. Idee (Ideenlehre), – DIANOHMATA. Kleine Schriften zu Platon und zum Platonismus, von Matthias Baltes. Hrsg. von A. Huffmeier et al. Stuttg.; Leipzig, 1999, S. 275–302;
• Baltes M. Zum Status der Ideen in Platons Frühdialogen: Charmides, Euthydemus, Lysis, – Symposium Platonicum V (con­grès) 2000, p. 317–323;
• Fronterotta F. METHEXIS. La teoria Platonica delle idee e la parte­cipazione delle chose empiriche. Dai dialoghi giovanili al Parmenide. Pisa, 2001;
• Лосев А.Ф. Терминология учения Платона об идеях, – Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и ми­фологии. Т. 1. М., 1930, с. 135–281 (переизд. 1993);
• Мочалова И.Н. Критика теории идей в Ранней Академии, – Академия. Вып. 1. СПб., 1997, с. 97–117.

И. Н. МОЧАЛОВА