|
|
|
ФЕМИСТИЙ (Θεμίστιος) (ок. 317, Пафлагония – 388 н.э., Константинополь), позднеантичный философ, ритор и политический деятель.
Жизнь. О Ф., его происхождении и образовании, известно только по замечаниям автобиографического характера в его сочинениях. Отец Ф. Евгений был землевладельцем среднего достатка, при этом философски образованным человеком, изучал сочинения Платона и Аристотеля и старался показать единство их учения (Or. 20 «На смерть отца»). Он дал сыну хорошее домашнее образование, и Ф. в одной из речей развивает идею о том, что вовсе не обязательно за образованием отправляться в Афины или Константинополь (Or. 27 «О том, что учатся не у мест, а у людей»). Однако сам Ф. получил образование в Константинополе, куда в сер. 30-х 4 в. переехала его семья. В молодости он преподавал философию и риторику в разных городах Мал. Азии, в т. ч. в Никомидии (342–343) и Анкире (344–347), приобрел известность, в возрасте ок. 30 лет был приглашен в Константинополь для произнесения приветственной речи имп. Констанцию, и со временем сделал в столице блестящую карьеру придворного оратора. Был избран в сенат, стал princeps senatus (до конца жизни, в его обязанности входил набор новых сенаторов), занимал должность советника при византийских императорах от Констанция (337–361) до Феодосия I (379–395), был воспитателем будущего имп. Аркадия; в 384 Ф. – префект Константинополя. Между 347 и 355 основал в Константинополе философско-риторическую школу, но спустя некоторое время оставил преподавание ради государственной службы. По мысли Ф. (Or. 5–6), философия сама по себе не противоречит политике, что доказывает опыт философов, известных своей политической активностью (к их кругу Ф. причисляет и себя): Арий при имп. Августе, Трасилл – при имп. Тиберии, Дион из Прусы (Хрисостом) – при имп. Траяне, Эпиктет – при Антонинах, Платон – при тиране Дионисии, Музоний Руф – при имп. Нероне (последние два случая указаны как примеры неудач).
Сочинения. Письменное наследие Ф. составляют его официальные речи и учебные комментарии к Аристотелю. Сохранились три комментария: к «Физике», «О душе» и «Второй Аналитике»; еще два (к «О небе» и 12-й кн. «Метафизики») дошли в еврейском переводе с арабского. Не сохранились комментарии к «Категориям», «Первой Аналитике», «О возникновении и уничтожении» и «Никомаховой этике», а также некие толкования (ἐξηγητικοὶ πόνοι) текстов Платона, о которых упоминает Фотий (Bibl. Cod. 74, 52a19–20 Bekker), – однако, по мнению Вандерспоела (Vanderspoel 1989), Фотий принял за свидетельства о комментариях Ф. к Платону сведения о формировании им научной библиотеки в Константинополе, основанной при Констанции, вероятно, по совету Ф.; в «комментарии Ф. к Платону» превратились комментарии к Платону, заказанные Ф. среди прочих рукописей классических авторов (ср. Or. 4).
Фемистий-оратор. Из 34 сохранившихся речей Ф. часть представляет собой обращения и панегирики византийским императорам (Констанцию, Валенту, Валентиниану, Иовиану, Феодосию), другая затрагивает различные вопросы риторического искусства. В речах Ф. предстает как идеолог классической греческой традиции, боровшийся за упрочение ее ценностей в условиях укрепляющейся христианской империи. Наряду с сочинениями имп. Юлиана тексты Ф. можно рассматривать как редкий для неоплатонизма образец политической теории (по большей части традиционной). Уникальна востребованность Ф. при дворе весьма различно настроенных государей: при арианине Констанции, язычнике Юлиане и православном Феодосии Ф. продолжал занимать высокие государственные должности и в своих речах к императорам наставлял их в гуманности (филантропии), братолюбии и милосердии.
Образовательная программа Ф. была основана на двух ключевых принципах: 1) ценность греческой философии, особенно ее нравственной теории, позволяющей каждому вести образ жизни, способствующий самообразованию; 2) правильное государственное устройство возможно лишь при условии классической образованности и добродетели как правителя («автократора»), так и его подданных.
О царской власти и филант ропии. Ф. – идеолог просвещенной монархии. Царская власть и философия, по Ф., – два инструмента божественного попечения о людях: «Сам бог ниспослал царскую власть и философию для заботы и исправления людей, одна наставляет добру, другая управляет». По Ф., монарх (βασιλεύς, αὐτοκράτωρ) сравним с богом, он избран богом и поэтому достоин именоваться «вскормленным и рожденным Зевсом»; империя есть подражание (мимесис) небесам; институт царской власти, в отличие от конкретного царя, божествен, царь – воплощенный закон (νόμος ἔμψυχος); достохвальна его гуманность и благая воля, что делает его противоположностью тирана; он рожден царем, его природа царственна; он сравним с солнцем и пастырем; он приводит к гармонии разные силы в государстве; его царственность заключена в добродетелях, а не во внешних знаках власти; его правосудие превосходит косную строгость писаных законов. Царских добродетелей четыре: благоразумие, милость, правда и справедливость; правитель должен быть философом; его должно отличать человеколюбие (φυλανθρωπία), одно из главных качеств государственного деятеля (ср. Or. 6, 76cd: «Кто любит брата – любит ближнего, кто любит ближнего – любит родину, кто любит родину – любит людей», – Ф. принимает основные положения стоического учения о «сродности», οἰκείωσις, ср. соч. стоика Гиерокла «Как относиться к родственникам»). О филантропии как царской добродетели, а также в целом идеологическое обоснование царской власти, ср. «Панегирики» к Констанцию имп. Юлиана (филантропия – поистине наиболее подобающая государю добродетель), Дион Хрисостом «О царской власти», Псевдо-Аристид «О царской власти». Общей идеей этой литературы, истоки которой восходят к сочинениям Исократа «Бусирис», Ксенофонта «Киропедия» и «Агесилай», платоновскому «Государству», является утверждение первенства добродетели как истинной санкции на власть.
Ф. в отличие от двух других наиболее видных идеологов эллинизма своего времени – ритора Либания и имп. Юлиана, – не игнорировал христианство и не боролся с ним, но старался показать, что эллинизм превосходит христианство своим культурным универсализмом и терпимостью; соответственно своим взглядам, он старался развивать свои идеи, избегая прямых конфликтов и нападок. Ф. был знаком с текстами как Ветхого, так и Нового завета (трижды цитирует Библию как «Ассирийское писание» для подтверждения традиционно эллинской идеи о царской власти – Or. 7, 89d2 Harduin; Or. 11, 147c1; Or. 19, 229а4). Язычество как таковое и христианство были для Ф. формами народных верований, далеких от истинной философии. В речи к имп. Валенту (Or. 7) Ф. выступал за веротерпимость, считал безумием требовать от всех людей против их воли одинаковых убеждений; по Ф., «есть нечто такое, к чему людей нельзя принудить никоим образом, если они того не хотят; бог ни у кого не похищает свободы пользоваться своим разумом».
В речи «О дружбе» (Or. 22) Ф. критикует традиционную систему греческого воспитания, основанную на изучении Гомера, в поэмах которого воспевается гнев и вражда, а философии, которая учит благожелательности, в воспитании пренебрегают. Истинной основой воспитания должна стать не поэ зия, а философия.
Фемистий-комментатор. Хотя Ф. жил в эпоху доминирования неоплатонизма, его сохранившиеся сочинения не несут отпечатка неоплатонических идей, что весьма условно позволяет считать его «последним перипатетиком» Античности (Вербеке, Прехтер, Блюменталь). Ф. известен как разработчик парафрастического жанра: поскольку вся комментаторская работа, по его мнению, успешно завершена, задачей ученых должно стать составление менее объемистых учебных парафраз (переложений) (см. Them. In An. Post. 1, 2–12). Парафразы Ф. к Аристотелю представляют собой близкие к оригиналу изложения источника с разъясняющей рубрикацией на главы; предполагалось, что их следует читать параллельно с чтением соответствующего аристотелевского текста; возможно, они были предназначены для устного чтения как циклы лекций (ср. In De an. 39, 23), и во всяком случае – «ради серьезного обучения (παιδείαςἕνεκενἀκριβοῦς) и любви к истине». Парафраза должна была, как и всякий комментарий, прежде всего разъяснить текст (σαφηνίσαι), неясность же сочинений Аристотеля была вызвана сжатостью его стиля (βραχυλογία) и не всегда последовательным изложением вопросов (In An. Post. 1, 18–19). Иногда у Аристотеля какието темы оказываются недостаточно раскрыты, поэтому Ф. стремится «одно раскрыть, другое упорядочить, третье лучше понять, а что-то и доработать» (In De an. 1, 2–10). Но по сравнению с классическим комментарием, также предназначенным для разъяснения неясного, парафраза была компактнее и удобнее в его педагогических целях (по замечанию Ф., ученикам комментарии читать сложно, «потому что они слишком длинные», In An. Post. 1, 12). Аудиторию Ф., очевидно, составляли слушатели, не ставившие целью получение профессионального философского образования.
Помимо разъяснения и систематизации для текстов Ф. характерны небольшие историко-философские сопоставления (выходящие за рамки, обозначенные у Аристотеля) и полемические замечания (против платоников, стоиков), в которых находят отражение некоторые дискутируемые в традиции проблемы. В своем наиболее известном комментарии к «О душе» Ф. предлагает собственную интерпретацию аристотелевской ноологии. В частности, он отказывается от предложенного Александром Афродисийским отождествления актуального, или деятельного, ума-нуса (νοῦς ποιητικός) из 3-й кн. «О душе» с Перводвигателем «Физики» и Богом «Метафизики» на том основании, что бессмертный деятельный ум, по Аристотелю, находится «в душе» (In De an. 102, 30–103, 19). Он выстраивает иерархию из трех умов – актуального, потенциального и пассивного, – от которых принципиально отграничен вечно деятельный Бог-абсолют (тождествен Богу из 12-й кн. «Метафизики»). Первый ум, актуальный, понимается как сверх-индивидуальная ноэтическая реальность (называемая также ἡμεῖς, «мы», 100, 37–101, 1, и «сущность нашего Я», 100, 16–22). Второй ум, потенциальный (δυνάμει), выступает как «предтеча» (πρόδρομος) актуального и понимается как собственно человеческое мышление. Высшая часть человеческого сознания (Я) «есть ум, состоящий из ума потенциального и ума актуального», In De an. 100, 18–19; когда человек мыслит, актуальный ум присутствует в нас как луч света. Эти два ума, актуальный и потенциальный, отграничены от третьего – пассивного (страдательного, παθητικός), который связан с функциями памяти, эмоций и дискурса и, в отличие от первых двух, не отделим от тела и смертен (105, 13–34; 108, 28–34); этот ум Ф. называет также «общим» (κοινὸς νοῦς), ср. Аристотель, De an. I 4, 408b29, и подчеркивает, что мы после отделения души (и двух высших умов, связанных с ней) от тела не помним событий земной жизни.
Влияние. Ф. оказал несомненное влияние на позднеантичных комментаторов Аристотеля, особенно византийских, чья склонность к парафразам объяснима популярностью как экзегетики Ф. (ср. Sophon. In De an. 1, 20–21), так и его речей. Его толкования были хорошо известны на арабском Востоке: на рубеже 9–10 вв. парафраза Ф. был переведена на арабский Исхаком ибн Хунайном, широко использовался в комментарии к «О душе» Ибн Рушда (Аверроэса). На латинском Западе Ф. был известен благодаря латинскому переводу Вильяма из Мербеке и интересу к Аверроэсу со стороны Сигера Брабантского и Фомы Аквинского. См. также Аристотеля комментаторы.
Сочинения:
Литература:
М. А. СОЛОПОВА