ПРОДИК (Πρόδικος) Кеосский (после 470 – после 399 до н.э.), др.-греч. софист; активно участвовал в политической жизни своего города и выполнял дипломатические поручения, сочетая эту деятельность с преподаванием и произнесением показательных речей. П. подолгу находился в Афинах, читая лекционные курсы; встречался с Сократом, что нашло отражение в диалогах Платона («Протагор», «Хармид», «Лахет», «Менон», «Евтидем»).
П. сыграл важную роль в становлении древнегреческой науки о языке, добиваясь точного разграничения значений синонимов (П. называл свой предмет учением «о правильности имен», ὀρθότης ὀνομάτων, DK84 А 11; 16), что послужило важным толчком как для филологических занятий (составление словарей, истолкование художественных произведений), так и для уточнения и развития философской терминологии (Pfeiffer, S. 60–62); крайности стремления П. зафиксировать за каждым синонимом строго определенную семантику пародируются в «Протагоре» (337а–с) и других платоновских диалогах. Согласно Александру Афродисийскому (А19 DK), эти занятия П. предвосхищают характерные для стоиков попытки придать каждому из синонимов искусственное значение, соответствующее родо-видовой классификации понятий. Обнаруженное в сочинении Дидима Слепого положение П. о невозможности противоречия (οὐκ ἔστιν ἀντιλέγειν), сторонником которого был также Протагор, а впоследствии Антисфен, показало, что П. интересовался логикой (Binder, Leisenborghs): синонимика могла служить при этом в качестве средства демонстрации, что слова, значение которых обычно считалось идентичным, в действительности имеют различную референцию, и т. обр. противоречие оказывается мнимым. Влияние характерной для П. тенденции к точному разграничению значений в древности обнаруживали в речах, которые вложил в уста исторических персонажей Фукидид (А 9).
Надежных свидетельств того, что П. занимался также этимологией, нет; указание Галена о новшествах П. в медицинской терминологии (B 4) подразумевает лишь, что он стремился избежать терминов, этимология которых могла вести к неверному истолкованию обозначаемых ими понятий (см. Верлинский, с. 170–172). Нет оснований и приписывать П. натуралистическую теорию языка, т. е. учение о необходимой связи между словом и вещью, якобы противоположное по характеру конвенционализму Демокрита (с. 118–119).
О натурфилософских воззрениях П., содержавшихся в его сочинении «О природе человека» (В 4, упоминается также сочинение «О природе», В 3) практически ничего не известно. В «Облаках» (Aristoph. Nub. 360 = A 5) Аристофан вывел П. как «метеорософиста», возможно, намекая на его натурфилософские интересы.
Учение П. о происхождении религии является попыткой рационалистического объяснения того, что в греческой религии присутствует почитание природных явлений, однако неизменно в форме антропоморфных или зооморфных существ. Согласно свидетельству Секста Эмпирика (Sext. Adv. math. IX 18 = B 5), люди сначала стали почитать благотворные для них Солнце и Луну, реки и источники, а также обожествили хлеб в качестве Деметры, вино – Диониса, огонь – Гефеста, а также другие полезные предметы и явления. Согласно стоику Персею (apud Philod. De piet., PHerc. 1428, col. II–III), П. признавал наряду с более ранним обожествлением «питающих и приносящих» пользу предметов и явлений также более позднюю стадию возникновения религии: обожествление «первых изобретателей», которые принесли людям блага цивилизации (см. Nestle 1908, S. 556 слл.; Henrichs 1975, p. 115–122), тем самым предвосхищая раннеэллинистические учения Гекатея Абдерского и Евгемера. П. использовал при этом укоренившееся в традиционной религии (начиная с 7–6 вв.) представление о «богахпервооткрывателях», чтобы доказать, что само представление об антропоморфных богах возникло из поклонения людям, облагодетельствовавшим человечество, причем впоследствии их земная природа оказалась забытой.
По-видимому, обожествление благ цивилизации играло у П. роль промежуточного звена между поклонением природным силам и верой в антропоморфных богов, объясняя, как вера в божественность природных сил, основанная на чувстве благодарности, была перенесена на блага, проистекающие от природы, но освоенные человеком лишь по мере развития цивилизации (огонь, виноградная лоза, хлеб), а затем на открывателей этих благ. Сохранившиеся примеры (обожествление хлеба как Деметры, вина как Диониса, огня как Гефеста, Sext. Adv. math. IX 18), подразумевают, что в качестве дополнительного объяснения веры в антропоморфных богов П. использовал распространенное в греческой поэзии метонимическое употребление имен этих божеств вместо предметов, находящихся в их ведении, и ошибочно истолковал это обыкновение как реликт эпохи, когда имена богов служили апеллативами, обозначавшими хлеб и вино (Nestle 1975, 353, возражения против использования П. подобной метонимии: Henrichs 1975, 110 n. 64; 114 n. 77; 1984, 143 n. 16, объясняются неверным пониманием пассажа Секста Эмпирика о переносе названий изобретений на их изобретателей). П., вероятно, полагал, что использование названий этих предметов в качестве имен их «открывателей» было связано с забвением их первоначального значения (ср. сходную гипотезу, что слово «Зевс» некогда служило обозначением неба, а затем было неправильно истолковано как имя антропоморфного божества, у Демокрита, fr. 580; 581 Luria, см. Верлинский, c. 114–116). Затем, очевидно, были по аналогии персонифицированы и природные силы (Солнце, Луна, реки).
Эпикур относит П. вместе с Критием и Диагором к атеистам, полностью отрицающим существование богов (Philod. De piet. I, 19, 519–541 Obbink = Epic. De nat. [27. 2] Arrighetti). Согласно тенденциозному свидетельству Филодема (De piet. PHerc 1428 fr. 19, текст плохо сохранился), П., утверждая, что традиционные боги греческой религии представляют собой обожествленные плоды земли и другие полезные для жизни предметы и явления, отрицал существование богов и наличие у них знания о человеческих делах (Henrichs 1976; 1984, 140–141; ср.: Henrichs 1975, 107–109). Указание Епифания (Epiph. Panar. 507, 1–2 Holl = Dox. Gr. p. 591, 15–16 Diels), что П. называл богами 4 традиционных элемента, а также Солнце и Луну, может восходить к описанию развития религиозных представлений у П., но не исключено, что оно отражает убеждения самого П. Упоминания П. в античных «каталогах атеистов» объяснимы его отрицанием существования традиционных богов и их участия в человеческих делах. Свидетельство, согласно которому П. связывал происхождение таинств (подразумеваются Элевсинские мистерии) с благами, проистекающими от сельского хозяйства, и полагал, что отсюда происходит и само понятие о боге (Themist. Or. 30, p. 422 Dindorf = B 5), представляет собой, очевидно, резюме того же учения, рассматриваемого, однако, на этот раз в положительном свете. П., по-видимому, подчеркивал значение открытия сельскохозяйственных культур в развитии человечества от дикости к цивилизованной жизни (ср. Min. Fel. Octav. 21, 2); но привлечение других источников для реконструкции подробностей этого учения (Xen. Oec. 5, 4 sq.; Themist. Or. 30, 349В sq., см. Nestle 1936; Idem 1942, S. 355–356) покоится на ненадежных основаниях.
Толкование Деметры и Диониса как земли и вина и рационалистическое объяснение одного из сказаний о Дионисе путаницей близких по значению слов в «Вакханках» (ст. 272–297), возможно, отражает, влияние П. (Гаврилов, ср. Henrichs 1975, p. 110 n. 64). Предположение некоторых ученых (Graf 1974, S. 36–39; Henrichs 1984) о влиянии П. на элевсинские хвалы Деметры (5–4 вв.) и перечни деяний Исиды в эллинистическом Египте («ареталогии», 2–1 вв.) сомнительно: совпадение «изобретений» Деметры и Исиды с тем, что известно об учении П., тривиально; напротив, само религиозно окрашенное представление о божестве-первооткрывателе не имеет, по существу, ничего общего с учением П., отрицающего божественность древних благодетелей человечества. Учение о двух стадиях развития религии было заимствовано у П. стоиком Персеем (Min. Fel. Octav. 21, 2, ср. Philod. De piet. PHerc. 1428, col. II–III = DK84 B 5 = SVF I 448), который, вероятно, принимал последовательность, противоположную П.: вначале обожествление «первых изобретателей», а затем полезных для жизни явлений (Cic. Nat. D. I 38; Min. Fel. Octav. 21, 2).
П. принадлежит популярное уже в древности аллегорическое повествование «Геракл на распутье»: Добродетель и Порок в виде женщин соответствующей внешности убеждают юного Геракла избрать их путь, и Геракл выбирает Добродетель (см. Xen. Mem. II 1, 21–34). Эту притчу пародирует Аристофан в «Облаках» (889–1104).
Сохранилось пессимистическое высказывание П. о том, что человеческая жизнь неизбежно исполнена многих страданий ([Plat.] Axioch. 366c – 369b) и положение о «безразличности» для счастья обладания богатством и других «внешними» благами ([Plat.] Eryx. 397c – 398e). Примеры синонимов П. в значительной мере указывают на этическую тематику (в частности, различные обозначения удовольствия, А 13; 14; 17; 19).
Фрагменты и свидетельства
Литература
А. Л. ВЕРЛИНСКИЙ